Вот откуда идут декабристы, а раньше их течения, возглавляемые Радищевым и Новиковым, а за ними Обломовы, Онегины, Печорины, Тентениковы, Бельтовы и пр. Оценка русской истории из хода европейской истории и европейских идей поставила русского интеллигента в нелепое отношение к русской действительности. «Для нас важно, — пишет В. Ключевский, — в какое отношение к действительности ставили русского человека заграничные идеи. Между первой и последней не было ничего общего! Русская действительность создавалась без всякой связи с действительностью Западной Европы. Русские народные понятия текли не из тех источников, из которых вытекали идеи французской просветительной литературы. Русский образованный человек вращался в русской действительности, на его плечах тяготели факты русского прошлого, от которого он никуда уйти не мог, ибо эти факты находились в нем самом, а ум его наполнен был содержанием совсем другого происхождения, совсем другого мира.
Это очень неестественное положение. Обыкновенно общество и отдельные лица, вращались среди внешних явлений и отношений, для оценки их имеют и свои понятия и чувства. Но эти понятия и чувства родственны по происхождению с окружающими явлениями и отношениями. Это просто осадок житейских наблюдений. Значит, в каждом правильно сложившемся миросозерцании факты и идеи должны иметь одно происхождение, и только при таком родстве могут помогать друг другу, — ибо факты умеряют идеи, а идеи регулируют факты. Русский образованный ум в XVIII в. стал в трагикомическое положение: он знал факты одной действительности, а питался идеями другой. Начала у него не сходились и не могли сойтись с концами. Вот когда зародилась умственная болезнь, которая потом тяготела над всеми нисходящими поколениями, если мы только не признаемся, что она тяготеет над нами и по сие время. Наши общие идеи не имеют ничего общего с нашими наблюдениями — мы плохо знаем русские факты и очень хорошо нерусские идеи».
«Я, как ваятель, как золотых дел мастер, старательно леплю и вырезываю к всячески украшаю тот кубок, в котором сам же подношу себе отраву». Приведя это признание Тургенева, митр. Анастасий замечает в своей книге «Беседы с собственным сердцем»: «Вот исповедь русского интеллигента, типичным воплощением которого был сам автор этих слов — Тургенев. Утонченная отрава — это роковой удел нашей интеллигенции. Ей не дано ощутить цветение и аромата жизни, которыми наслаждаются люди цельного духа. Так паук извлекает яд из цветка, дающего пчеле нектар».
Отец Павел Флоренский в книге «Столп и утверждение истины» противопоставляет православное жизнепонимание «брезгливому интеллигентскому мирочувствию или, скорее, интеллигентскому миробесчувствию». Масонство преследует цель превратить людей в духовных роботов. Добиться этого оно может только создав тип человека духовно оторванного от мира сверхъестественного и мира естественного, вполне удовлетворяющего пребывание в искусственном мире созданном человеческим разумом.
Внушая неверие в мир сверхъестественный, масоны, и их духовные помощники, выдают себя за поклонников мира естественного. Но это только очередная ложь. Человек, находящийся во власти иллюзий, созданных в масонских идейных лабораториях, не любит ни сверхъестественный, ни естественный мир, а любит неестественный, искусственный мир, созданный разумом.
Таково жестокое наказание гордыни всех, поставивших человеческий разум выше Бога. Отказавшись от сверхъестественного, они лишаются возможности быть и органической частью естественного мира, обрекаются на веру в неестественное, и на прозябание в неестественном мире, созданном религиозными, политическими и социальными фантастами.
Характеризуя духовный облик русского интеллигента, О. П. Флоренский пишет: «Рассудочник интеллигент на словах «любит» весь мир и все считает «естественным», но на деле он ненавидит весь мир в его конкретной жизни и хотел бы уничтожить его, — с тем, чтобы вместо мира поставить понятие своего рассудка, т. е., в сущности, свое самоутверждающееся Я; и гнушается он всем «естественным», ибо естественное — живое и потому конкретно и невместимо в понятия, а интеллигент хочет всюду видеть лишь искусственное, лишь формулы и понятия, а не жизнь, и притом свои. Восемнадцатый век, бывший веком интеллигентщины по преимуществу и не без основания называемый «веком просвещения», конечно, «просвещения» интеллигентского, сознательно ставил себе целью: «Все искусственное, ничего естественного».
