— Не переживайте, мамаша! — успокоила Тая. — Я с удовольствием послушаю еще раз.
— Ну, стало быть, начал Вадим к нам захаживать. Приезжал каждый раз, как Дед Мороз — цветы, продукты, вино. Сидели подолгу, разговаривали.
— О чем гутарили?
— Да обо всем на свете. У него же жизнь — сериалы можно снимать. Одни только жены чего стоили, что та, что другая. Показали ему небо в алмазах. Ведь есть же бабы! За деньги не то что мужа, отца родного не пожалеют.
— Да-а, все познается в сравнении, — философски заметила Тая.
— Ну, советские времена с их гэбэшным идиотизмом — это отдельная песня. А вот когда у нас рынок образовался, Вадим сразу сориентировался и нашел себе приключений по полной программе: таможня, милиция, бандиты и иже с ними. Когда про это в кино смотришь и в газетах читаешь, и то волосы дыбом. А уж очевидца послушаешь, прямо оторопь берет. Теперь-то он уже стреляный воробей — на мякине не проведешь. Застрахован от любых неожиданностей.
— Да брось ты, Лизка! В нашей стране никто ни от чего не застрахован!
— Тоже верно. Ну, стало быть, разговоры мы разговаривали, а никаких попыток слиться со мной в экстазе он не делал. Я уж испугалась, не повредил ли он в разборках свой детородный орган.
— Эк ты его витиевато! Нет бы по-нашему, по-простому.
— Это как же?
— Ну там, фаллос, пенис, член или, на худой конец…
— Вот только давай обойдемся без конца!
— Да нет, моя дорогая, без конца в этом деле никак не обойтись.
— Ну хватит уже, Таська, дурачиться!
— Ей просто скучно все это слушать по десятому разу.
— Ладно-ладно, молчу! Рассказывай.
— Сначала это был чисто спортивный интерес. Потом я начала злиться, что он не обращает на меня должного внимания. Потом расстроилась и вдруг поняла, что вся моя жизнь сосредоточена на нем! Что я жду его прихода и вздрагиваю от каждого звонка в дверь. Что при звуках его голоса по телефону мои ноги становятся ватными, голос садится, а сердце бьется, как у пойманной птицы. Что я сама попала в сети, которые расставила для него. Я, а не он!
— И Вадим тоже все понял?
— Трудно не понять, когда безумная тетка перед тобой бледнеет, краснеет и задыхается.
— Ну, Лизуня, ведь это же здорово!
— Наверное, но тогда мне так не казалось.
— А что Софья Андреевна?
— Как потом выяснилось, наслаждалась спектаклем. Она-то со стороны видела больше, чем я, и утверждает, что Вадим тоже сразу попался.
— Просто скрывал свои чувства?
— Мы оба скрывали. Он мне потом сказал, что я тогда казалась ему надменной и просто терпела его присутствие ради мамы. И меня это поразило. Я теперь часто думаю над этим.
— Над чем?
— Что мы строим свои отношения с людьми, основываясь на собственных предпосылках. Вот мне кажется, что он такой, значит, он такой и есть. И ведем мы себя, исходя из этих ложных представлений. А на деле-то, как правило, все бывает совсем иначе: и человек не такой, и помыслы у него совершенно иные.
— Да, — вздохнула Маруся, — я тоже часто об этом думаю. Но ведь это безвыходная ситуация.
— Почему же безвыходная? — удивилась Тая.
— Потому что в чужую душу не залезешь.
— А зачем же лезть в душу? Если тебе что-то не ясно, спроси! Это же проще пареной репы!
— Только в теории, — отмахнулась Лизавета. — А на практике мы сами все портим и себе, и другим. Но в любом случае в нашей квартирке нам с Вадимом светила только платоническая любовь.
— Да-а, здесь инициатива могла исходить только от него.
— Ну вот! А он меня никуда не звал. Боялся, что откажу и все на этом закончится. И неизвестно, сколько бы времени тянулась волынка, если бы Горев не заболел.
— Чем заболел-то?
— Радикулит разбил. Позвонил он маме и говорит: «Лежу как бревно, ни охнуть, ни вздохнуть. Родители в Турции отдыхают, домработница в отпуске — один как перст». Мама тут же сориентировалась, мол, неудобно, иди, Лиза, навести лежачего, может, помощь какая нужна, стакан воды. Ну, я кусочек пирога да горшочек масла в корзиночку и пошла, как Красная Шапочка.
— А где он живет?
— На Карамышевской набережной. Новый дом шикарный, забор, охрана, шлагбаум. Двор в экзотических растениях, все ухожено. А вид из окна! Пойма реки, церквушка на взгорке и далеко, на том берегу город в дымке. Будто и не Москва вовсе.
