— Невероятно! — возмутилась Маруся. — Надо идти к вышестоящему начальству. Нельзя оставлять хамство безнаказанным.
— Да мы были с Гришкой Мониным. Он ихние порядки знает. «Езжайте, — говорят, — домой. Мы разберемся». Ну и с концами.
— Я сам съезжу, Перфилыч. Ты напиши заявление.
— Не надо, Василь Игнатьич, спасибо. Только зачем уж мне? Жить-то осталось! Коровы паспорт не спрашивают. А помереть, что с полюсом, что без полюса — дело нехитрое. На земле все одно не оставят.
— Разные бывают ситуации…
— Да полно, Игнатьич! Что от них толку, от фельшеров? Они сами нищие. Вон, рассказывают, к Кокуриным приезжали, а лекарства нет. Пустыя! Покрутились, давление померили да обратно. А чё ж тогда ехали, бензин жгли? Эх! — махнул он рукой. — На них надейся! Я вон лучше в лес пойду, в осинки, подышу влажным воздухом — мне и полегчает…
Перфилыч обтер ложку заскорузлыми пальцами с коротко обрезанными ногтями, поднялся из-за стола.
— Спасибо за угощение. Зовите, ежели что. Я завсегда… А ты, — повернулся к Марусе, — сажай огород. Самая пора…
Кто бы мог подумать, что она станет такой заядлой огородницей и с удовольствием будет копаться в земле? А самое удивительное, потрясающее — все, что она посеет в эту землю, прорастет тоненькими нежными всходами!
Вот ниточки моркови, а вот эти бордовые крохотные листочки — свекла. Салат пробивается ярко-зелеными полосками. Чеснок, посаженный осенью, вообще стоит как гренадер! Кудрявится прошлогодняя петрушка. Картошечка…
— «Мороз-воевода с дозором обходит владенья свои»! — послышался веселый голос.
Маруся обернулась. В проеме калитки снисходительно улыбалась Тая, а за ее спиной стояла… Лизавета!
Маруся ахнула и прижала руки к груди. Если Лиза смогла приехать, значит, Софья Андреевна… О Боже!
Ужас так явственно отразился на ее лице, что подруги поняли, о чем она думает.
— Нет-нет! С мамой все в порядке!
— А как же?.. А с кем же?..
— Все тебе, подруга, расскажем, покажем и дадим попробовать, не переживай! Пойдем-ка лучше поможем Игорю сумки тащить, он один не управится. А ты, — повернулась она к Лизавете, — пока на лавочке посиди…
Они направились вниз по дорожке к ручью, и Маруся, оглянувшись на удаляющуюся Лизавету, тихо сказала:
— Как Лиза поправилась. С ней все в порядке?
— Ну, в некотором роде…
— Что-то случилось?
— Кое-что…
— Ничего опасного?
— Главное, что ничего заразного, — успокоила Тая.
— Какие же вы молодцы, девчонки, что приехали! Бога буду благодарить!
— Лучше вон Игоря поблагодари. Видишь, снасти выгружает? Муж-рыбак — это стихийное бедствие. Если деньги, которые он тратит на удочки, пустить на пропитание, мы черную икру будем покупать трехлитровыми банками.
— Так это была его идея?
— Конечно! Май — самый жор у рыбы. Ну и ты письмами интриговала. Мы даже камеру взяли, чтобы запечатлеть сей деревенский рай.
— А вот ты сама увидишь, какая здесь красота весной.
— Да я уже вижу.
Тая раскинула руки и сладко потянулась, шумно втягивая воздух.
— Дыши, дыши, — улыбнулась Маруся. — Это тебе не Москва.
За ужином Лизавета отказалась от вина, и прозревшая наконец Маруся, тихо ахнув, прижала ладонь к губам.
— Ну, до тебя — как до жирафа, — засмеялась довольная Тая.
Разговор за столом велся общий, и только когда Василий Игнатьевич и Игорь ушли на вечернюю зорьку, подруги смогли вволю наговориться.
— Давайте на улице посидим, — предложила Тая.
— Что ты! Сидеть нельзя — комары зажрут! Пройдемся лучше полями до Большого леса. Темнеет поздно…
Они поднялись на горку и побрели вдоль деревни. Солнце медленно катилось к закату, догорал длинный весенний день, тихий ветерок, почти неощутимый, колебал воздух, густо напоенный ароматами отцветающей сирени, черемухи, ландышей и лесной фиалки, щелкали, исходили трелями соловьи, а над песчаной дорогой басовито, как тяжелые бомбардировщики, гудели земляные осы. И трудно было представить, что за пределами этого мира, простого и прекрасного, идет совсем другая жизнь, полная жестокости и борьбы, гремят выстрелы, плачут дети и льется кровь.
— Ну, — сказала Маруся, — теперь рассказывай с мельчайшими подробностями.
— Да Таська с ума сойдет! Она все это уже наизусть знает!
