Маршал Блюхер - страница 3
— Кто там?
— Это я, Васенька, подушку принесла.
— Мне и так хорошо, мама…
— Хорошо, а не спишь…
Мать подложила под голову сына теплую, мягкую подушку, присела на постель, заговорила ласково, нараспев:
— А ты не печалься. Не бойся Питера, сынок. В городе‑то не хуже нашего живут. Все говорят: мир не без добрых людей. Иди смелей к добрым людям. Только вот что я тебе скажу: купца из тебя не получится. Купцы норовят как бы кого обхитрить да обмануть. А у тебя душа честная, прямая. Да и грамоты у тебя маловато. Просчитаешься. Проболтаешься в мальчиках годик–другой и ступай на завод. Учись ремеслу. На всю жизнь пригодится. Только бойся казенки. Пьяный и на ровном пути спотыкается. Твой отец не глупый человек, да вот вино с разумом не ладит. Одна денежка и та свищет…
— Не поеду я в Питер. Убегу…
Мать торопливо положила ладонь на голову сыну, медленно провела по жестким волосам, сказала грустно:
— Что ты, Васенька, опомнись. Трудно будет жить— к моему тяте пойдешь. Он шестой год в Питере живет. Плохому не научит…
— А с кем ты останешься? Кто тебе помогать будет?
— Дочки завсегда помогут. А там и Павлик подрастет. Ты обо мне не тужи, я с хозяйством и одна справлюсь. Я свое пожила, а у тебя все еще впереди. Думай о хорошем. Ну, спи. А я пойду.
Перекрестила сына, подоткнула под бок полушубок, бесшумно ушла. А сын долго еще не мог уснуть, думал о большом городе, в котором ему придется жить. Из родной маленькой Барщинки он несколько раз выезжал с матерью на базар в Рыбинск. Продавали огурцы, лук, капусту, картошку. Каждая поездка была праздником. К вечеру возвращались домой с гостинцами. Больше этого не будет. Все кончено…
И всю ночь его мучали страшные сны. Проснулся от петушиного крика. Прислушался. В избе тихо. Наверное, еще спят. Словно умываясь, старательно потер лицо. Живот напомнил, что вчера поужинать так и не удалось. Мама хвалилась богатой окрошкой. По времени пора бы и позавтракать.
Тихонько спустился вниз. На цыпочках подошел к двери. Услышал хрипловатый, жалостный голос отца:
— Господи, прости раба твоего Константина, сына Павлова. Согрешил не по злому умыслу, а за кумпанию. Жисть такая горькая, что только горьким и заливать, господи…
Вася отошел от двери, подумал:
«Похоже, что только начал каяться. Будет ныть, пока все свои погрешения в божий угол не выложит. И заходить в такое время нельзя — сразу поставит на колени просить милости всевышнего. Вот так всегда и бывает: вечером накричит, поколотит, а утром слезно вымаливает прощение. И такой добренький, ласковый становится, прямо не верится, что это он вчера буянил и заставлял плакать всю семью».
Со двора неслышно с подойником подошла мать, сказала укоризненно:
— И куда ты в такую рань поднялся? Спал бы да спал. Проголодался, наверное. Выпей‑ка молочка парного.
В чуланчике нашла кружку. Молоко пенилось на губах.
Мать посмотрела на белый рот сына, улыбнулась:
— Ступай в избу. Не бойся. Сейчас он не тронет — святой человек.
И сразу же открыла дверь.
Отец трижды перекрестился, встал, прищурясь, внимательно посмотрел на жену, словно припоминал что‑то важное. Озабоченно спросил:
— Анна свет Васильевна, ты вчерась узелок с телеги сняла?
— Да вот он, лежит на сундуке.
— Слава богу! Я струхнул малость, не обронил ли с косых‑то глаз.
Не спеша развязал узел и поставил перед сыном новенькие, начищенные до блеска ботинки. На голову надел черный картуз с лакированным козырьком.
— Вот тебе, Василий, обновочки на дорогу. Примерь‑ка, примерь!
Ботинки пронзительно скрипели. Ногам было неловко, жарко. Отец ходил вокруг, расспрашивал:
— Ну как, не жмут? Не трут? Ох и красивый ты парень, Васька! Да ты вроде бы и не рад? Не дури. Город научит уму–разуму. Вот я в городе пожил и дом поставил. Да не простой, а с мезонином. Щепой крытый, не соломой.
Вася сел на лавку, снял ботинки, сказал тихо:
— Спасибо. Как раз по ноге.
— Так ведь я сам выбирал. Вот что, ты сегодня погуляй, а завтра поедем.
Да, пока не забыл,, Анна Васильевна, найди‑ка Васины метрики.
Отец В. К. Блюхера — Константин Павлович
Мать достала из‑за иконы Георгия Победоносца свернутое в трубочку метрическое свидетельство. Отец разгладил документ, долго рассматривал его, озабоченно, нараспев прочел:
