— Умерь свой гнев, прекраснейшая. Хана ты винишь напрасно. Он честный человек и дал русским клятву верности. Ты хочешь, чтобы он ее нарушил? Тогда снова война. А то, что наложницы взяты на охоту,— все ханы так делали и делать будут впредь. И ты найди себе утеху...
— На грех меня толкаешь еще больший? — Сююмбике сказала это голосом, полным укоризны, однако глаза ее лукаво блестели.— Среди кого искать утеху? Праздности я не люблю, мурза. Если я и возьму подобный грех на душу, так только ради человека, с которым я могла бы делить не только ложе, но и власть. Такой человек в Казани всего один, но он слишком предан хану,— царица взглянула на Булата исподлобья и добавила: — Ты знаешь этого человека... я милым назвала его однажды.
— Могу только догадываться... верить не смею,— голос у мурзы осекся, он изменился в лице, почувствовал в голове жар. Он ясно понял, что царица предлагает ему любовь и вместе с ней союз против хана.
— Верь, милый мой Булат,— Сююмбике взяла руку мурзы и приложила к своей груди,— верь!
Мурза медленно встал, свободной рукой отодвинул легкий столик, приподнял царицу со скамьи и сильно прижал ее к своей груди. Сююмбике обвила шею руками и нежно поцеловала в щеку.
— Теперь пусти меня,— Сююмбике отстранила от себя Булата и, тяжело дыша, сказала: — Давай теперь поговорим открыто.
— Говори, каждое слово твое будет здесь,— мурза указал на сердце,
— Задумала я Бен-Али прогнать обратно в Москву. На трон сядешь ты — ханством править будем в любви и согласии. Хорошо ли я задумала?
— На трон сесть легко,— задумчиво произнес мурза.— Удержаться трудно. Москва сильна...
— Про это тоже думала. Если Москва войско пошлет, на ее пути весь Горный черемисский край встанет. Мой посол скоро будет там. Если князь Аказ русских не удержит, ногайские конники есть. Мой посол тоже поскакал туда, и отец сделает все, что надо. Курчак-оглан с джигитами на нашей стороне, коренные казанцы, я думаю, под твоей рукой. И еще скажу — отец мой в союзе с крымским ханом. Если русский царь рать на Казань двинет, отец попросит крымцев сделать набег на Москву. Кто нас сможет тогда победить? Теперь Казань то перед Крымом, то перед Москвой голову клонит, а тогда мы будем никому не подвластны. Ты мой хан!..
Только поздно утром покинул Булат покой царицы.
На другой день в Казань приехал черемисин Япык за мелким товаром. Он каждый месяц брал у купцов бусы, ленты и разную мелочь, которую выгодно перепродавал по илемам. В последнее время Япык возгордился — сама Сююмбике одарила его вниманием. Звала каждый раз во дворец и спрашивала про черемисскую жизнь. На сей раз царица хотела знать про Аказа.
— Аказа нету дома,— моргая подслеповатыми глазами, сказал Япык-коробейник.—Он, говорят, в Москве, в плену.
— Убежал, говорят,— Сююмбике подозрительно посмотрела на Япыка.
— Домой прибежать не успел еще. Я неделю назад был в Нуженале — Аказа там нет.
Долго еще спрашивала Япыка царица о том, о сем, а потом сказала:
— Как только Аказ приедет, сразу же беги сюда, ко мне. Награду получишь.
А через два месяца возвратился Алим. Отец писал Сююмбике, что войско готово и по первому ее знаку будет под Казанью. Коренные казанцы во весь голос поговаривали о неподвластной никому Казани — Булат свое дело делал верно.
Все чувствовали, что в Казани что-то назревает, только один хан Беналей пребывал в безмятежности. Гнев и презрение правоверных вызывал хан: не было дня, чтобы он не напивался, а кому не известно, что Коран запрещает пить вино, ибо даже капля его оскверняет душу человека.
Легко сказать «Коран запрещает», а как отказаться от чудесного напитка, к которому Беналей еще в Касимове накрепко привык. И хан пил, по-своему истолковав слова Корана. Он наливал вино в кувшин, макал туда палец и ту каплю, которая оскверняет душу человека, извлекал на пальце из кувшина и с презрением стряхивал на пол. Остальное вино можно было пить.
В одну из осенних ночей хан выпил особенно много и, еле добравшись до постели, уснул не раздеваясь. После полуночи в покои вошли два человека — мужчина и женщина. Мужчина откинул полог — и лунный свет из окна осветил спящего. Он лежал вверх лицом, раскинув руки. Мужчина вопросительно взглянул на женщину. Та кивнула головой и отвернулась. В лунном луче сверкнуло лезвие ножа, раздался слабый стон, потом хрип.
