— О, как слабы мы, женщины! — воскликнула она, когда Алим вышел.— Еще минута, и я покорилась бы ему. Еще миг, и я потеряла бы власть над этим мужчиной.— Сююмбике гордо подняла голову, взглянула на дверь и сказала: — А теперь он мой раб!
Среди коренных, знатных казанцев мурза Булат да мурза Чура самые -- влиятельные, сильные. Булат отличался мудростью. Чура — храбростью. И богаты оба... Простые казанцы слушают их обоих с большим почтением. Оба сыздавна Москве союзники. И не потому, что русских очень любят, а потому, что свою силу Казань давно утратила и приходится выбирать либо Москву, либо Крым. И те, и другие давят на Казань поочередно.
Булат и Чура выбрали Москву. Почему? Вроде бы к крымцам душа больше должна лежать: все-таки одному богу молятся, по одному шариату живут, кровь опять же одна. Но простой народ казанский крымцев больно невзлюбил. Вероломны, лживы, мелочны, жадны, чуть что — сразу нож в горло. А московиты хоть и чужие люди, однако если скажут — сделают, если одарят, то подарков назад-не отнимут, в каждом деле ищут справедливости.
Говорят, что Булат не чистый татарин. Говорят, будто отец его был бесплоден и двадцать лет детей у него не было, а на двадцать первом году семейной жизни появился Булат. Лицом бел, глаза серые— совсем как у молодого русского купца, который вел с отцом торговлю. Но мало ли что наговорят злые языки.
Сегодня у Булата радость. Вечером пришел евнух от царицы, велел после полуночи тайно прийти к ней. Давно замечал Булат, что красавица Сююмбике глядит на него ласковым глазом, как бы невзначай называет «милый мурза». Замечал, втайне мечтал о любви к царице, но сердце держал в кулаке. И вот время пришло! Зовет она к себе ночью, тайно и когда мужа нет. Булат знает: царица сразу об этом не скажет, дело, верно, придумала какое-нибудь.
В полночь вышел ко дворцу, евнух уж ждет. Мимо садика прошмыгнул в калитку, а там темными коридорами — к лазоревой комнате. Евнух у двери шепнул:
— Царица всю прошлую ночь грустила без сна. И сейчас грустит.
Мурза не успел войти — Сююмбике ему навстречу. Взяла его за руку, подвела к столику, велела сесть.
— Великая царица...
— Забудь, что я царица,— голос у Сююмбике жалобный, тихий.— Скажи лучше: бедная Сююмбике.
Мурза об осторожности забыл и сразу:
— Я лучше скажу: прекрасная Сююмбике!
— О, зачем мне похвалы, которых я не заслуживаю?—Царица взглянула на мурзу, отвела лицо в сторону и как бы про себя начала говорить:—Когда я молода была, глупа была, верила, когда люди говорили про мою красоту. А люди лгали, каждый царице приятное хотел сказать. И ты, мурза, тоже кривишь душой.
— Ты истинно прекрасна, царица!
— Не зови меня царицей! Я позвала тебя как друга, чтобы ты поговорил со мной, как с женщиной, а не как с царицей. У трона, может, и принято лгать, а в гостях...
— Когда аллах призовет меня к себе, я и перед ним скажу: красивее тебя не видел.
— Тогда скажи, почему муж мой не любит меня? Тогда скажи, почему он целыми месяцами не заходит в мои покои? Ты первый его советник и друг, ты должен это знать!
— Я знаю. Но смею ли я говорить все, что думаю? Не падет ли твой гнев на мою голову?
— Говори, друг мой, все. Если даже ты скажешь, что Сююмбике гадкая, как змея, и противная, как лягушка, я приму это, потому что я верю твоему чистому сердцу и мудрому уму. Говори.
— Хан Бен-Али сильно любил тебя в первый год. Но что он видел с твоей стороны? Холодные презрительные взгляды. Разве я не знаю, как часто ты не впускала его в свои покои, что по шариату считается позором. Ты сама оттолкнула его. Прости, Сююм- бике, но ты ненавидишь Бен-Али. Отчего это?
— Скажи, мой мурза, есть ли среди ногаев человек богаче моего отца? Я могла быть царицей Крыма, меня просили в сераль турецкого султана. Но я, послушная воле моего отца Юсуфа, пошла в паршивую Казань, чтобы союз ногаев, крымцев и казанцев укрепить. А что я вижу? Владыка наш — безмолвный раб Москвы, торговля моего отца с Казанью совсем захирела, и он беднеет с каждым днем. Русские пленники, драгоценности, которые привозились раньше из походов, где они? Наш хан ногой не смеет ступить в русские пределы. После этого как называться мне царицей? Я не только не царица, но и не жена. Ты знаешь, верно, что хан уехал на охоту и взял с собой наложниц. Бывало ли когда такое? Могу ли я не пылать ненавистью к этому человеку?
