Вот тогда можно смело в Нуженал идти.
[1] Куколь — монашеский головной убор.
В ВАТАГЕ
М
икеиииу ватагу нашли с превеликими трудностями. Санька помнил слова атамана: «Жисть при царе не больно надежна.
Ежели что — беги ко мне в леса». Легко сказать «беги в леса». Раскинулись они на тыщу, а может, и более верст, где тут разбой- нички хоронятся, найди попробуй. И, главное, спросить нельзя — блаженным сочтут, а то и того хуже: поймут, что беглый.
Долго ходили-бродилн, вконец измаялись и забрели в такую глушь, что не только дорог, тропинок не стало. Подумали-погоре- вали, видят, выход один: идти в какое-то село. Царские служки поймают или нет, а в лесу уж наверняка гибель.
И вот пришли они ночью в лесное село, постучались в первое светлое окно. Ворота открыл тощий мужичонка в наброшенном на плечи рваном-прерваном зипуне. А Санька, честно говоря, в деревнях до этого не бывал, жил все по хоромам, около царя да царицы, и тут совсем испугался. В широченной избе на земляном полу— солома. На соломе в духоте и грязи лежат вперемежку теленок, ягнята и полуголые пузатые ребятишки. Хозяйка зажгла лучину, поставила светец на стол. Глядела на пришлых испуганно.
— Хлебца бы нам кусочек да кипятку,— нерешительно попросил Санька.—Деньги у нас есть. Мы уплатим.
— Иззяблись мы совсем,— добавила Ирина,— трое суток маковой росинки во рту не было.
Мужик кивнул жене, и та начала разжигать таганок. Хозяин, скинув зипун, не глядя на вошедших, сказал окая:
— По одежде глядя, вы из благородных. Прося хлеба, вы, может, не знаете, что он у нас из лебеды. Иного нет с осени. Ежели не погнушаетесь — раздевайтесь.
Уже сидя за столом и запивая кипятком вязкие, как комья глины, горьковатые куски, Санька спросил:
— Земля не родит аль што?
— Родит, отчего ей не родить,— ответил хозяин и тут же спросил:— А вас каким ветром занесло в такую даль? Из Суздаля, поди?
— Из Суздаля,— ответил Санька, радуясь тому, что сам хозяин толкнул его на ложь.
— В такую стужу да в такую даль недаром, поди, притопали?
— Суздальский боярин послал... — Санька на миг задержался, придумывая, что бы соврать дальше,— места для охоты углядеть. Боярский ловчий я...
— А женка твоя тож охотой промышляет?
— Какая женка? Ах, эта...
— Сестрой я ему прихожусь,— Ирина понимала, что не умеющий лгать Санька скоро запутается совсем, и решила сказать правду.— Добрым людям, Саня, лгать негоже. Не из Суздаля мы, а из Москвы, и не боярский ловчий он.
— Вестимо, не ловчий,— заметил мужик, как-то по-доброму ухмыльнувшись,— да и откуда им быть, коли в Суздале никакого боярина нету и все земли вокруг монастырские. Я-ить сразу понял, что вы от кого-то хоронитесь. По делу идучи, в такую глушь кто бабу с собой возьмет. Одного не пойму—уж больно далеко от Москвы махнули. Как добрались в такую половодь да и пошто в наши края? Знакомые есть али как?
— Есть,— тихо утвердил Санька.— Микеней звать. Атаман он. Не слыхали?
— Мы с разбойниками не знаемся,— хозяин помрачнел, насторожился и боле не сказал ни слова. После ужина Саньку положили на лавку, а Ирину — на печку. Несмотря на тревожность, они уснули сразу. Утром проснулись от холода. В избе хозяйка щепала лучину, чтобы растопить печку.
— Не торопитесь из-под зипунов-то. Холодно у нас. Вот печку заведу.— Хозяйка говорила без злобы, и это несколько успокоило Саньку.— Мужик мой из избы выходить вам не велел. Вечером он придет.
Ирина слезла с печки, подошла к Саньке и шепнула что-то на ухо.
— Понапрасну боитесь,— успокоила женщина,— мужик мой не доносчик. Он вам помочь обещался.
И все-таки Санька и Ирина весь день провели в тревоге. В сумерках уснули, ожидаючи хозяина. А он вернулся не один. С ним пришел в избу Микеня. Атаман посмотрел на спящего Саньку, улыбнулся во всю бороду:
— Я как услышал, что из Москвы, сразу догадался — он. Санькой его зовут,— тихо промолвил Микеша.
