Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 84

К концу июля ярость Генриха III на сестру сделалась безумной. Считал ли он, как будет утверждать несколько позже Бусбек, имперский посол, что она «была замешана в убийстве гонца […], которого он послал к герцогу де Жуайёзу в Италию»[353]? Эта гипотеза маловероятна — никто из многочисленных современников такого подозрения не разделял. Английский посол Кобхем был, вероятно, лучше осведомлен: король, — объясняет он, — получил все письма (или их копии), которые Маргарита в последнее время писала герцогу Алансонскому[354]. И он, вне всякого сомнения, обнаружил, что г-жи Дюра и Бетюн часто служили посредницами между обоими заговорщиками. Выйдя из себя, он потребовал, чтобы сестра рассталась с этими дамами, и еще раз попросил ее покинуть Париж. Перечислил ли он также, «при всем дворе», «всех ухажеров, которые у нее были с тех пор, как она вышла замуж, и тех, кто у был у нее в фаворе на тот момент», как заявит Бусбек[355]? Это опять же маловероятно, поскольку никто, кроме английского посла, не намекал на подобную сцену, что не вяжется с ее публичным характером. Однако вполне возможно, что случилась более крупная ссора, чем прежде. Еще раз вмешалась Екатерина (по словам Кобхема), но не сумела умерить гнев короля. Что касается Маргариты, она тоже пришла в неистовство: она не пожелала ни в чем каяться и отказалась расставаться с обеими фрейлинами. И уехала, но вместе с ними[356].

Это последнее ослушание, добавившись ко многим прежним, стало для Генриха III каплей, переполнившей чашу, и в ярости он совершил опасную оплошность — велел отрядить погоню за сестрой и разлучить ее со спутницами manu militari [вооруженной силой (лат.)]. Маргарита поехала в направлении Палезо, и он послал отряд стрелков перекрыть путь ее поезду; все женщины должны были снять маски (знатные дамы тогда путешествовали в масках), носилки были обысканы и обе фаворитки арестованы. Король допросил их сам — возможно, о деле Шан-валлона и, конечно, о планах герцога Алансонского. Потом они были отосланы в Париж, тогда как королева продолжила путь на юго-запад, пылая гневом, а слух о новом скандале в королевской семье молниеносно распространялся, порождая самые разные толки[357].

При дворе ожидали, что это будет не последним эпизодом в холодной войне, которая уже несколько месяцев шла между братом и сестрой. «Те, кто знает характер этой принцессы, уверены, что она сумеет отомстить за столь великое оскорбление», — подытожил Бусбек, а Кобхем, как всегда более прозорливый, задавался вопросом, как отреагирует король Наваррский. В самом деле, последний и устроил сюрприз. Дюплесси-Морне, тогда его ближайший советник, твердо рассчитывал, что тот не примет жену обратно, пока не извлечет из этого дела максимальную выгоду в плане крепостей и разрешений отправлять культ; такая перспектива, конечно, радовала всех приближенных этого короля. Что до Коризанды, она была отнюдь не в восторге от возвращения женщины, которая могла бы ее оттеснить, особенно если, по слухам, была не бесплодна. Ведь Беарнец обычно обещал жениться тем любовницам, которые делали его отцом; а она могла претендовать на этот брак не только потому, что уже была матерью, но еще и потому, что принадлежала к достаточно знатному роду, чтобы надеть корону королевы. Для всех оскорбление, нанесенное королеве Наварры, было неожиданной удачей. Под их влиянием король Наваррский в ближайшие месяцы ловко обратит себе на пользу колоссальный промах, который опрометчиво совершил Генрих III.

О подлинных обстоятельствах отъезда жены король Наваррский узнал ближе к 20 августа. Сильно разгневавшись, если верить д'Обинье, но, несомненно, получив дельный совет, он послал Дюплесси-Морне в Лион, где тогда находился король Франции, и передал требование, исполненное неотразимой логики: «Если королева его жена совершила преступление, за которое может заслуживать подобного оскорбления, […] он как хозяин дома и отец семейства просит о правосудии; если же нет и это деяние было совершено по наущению неких клеветников, […] он умоляет […] осуществить их примерное наказание»