С другой стороны, явно обострялись отношения между королевой и королем. Главной причиной раздражения последнего, видимо, было то, что Маргарита не выполнила задачу, которую возложила на нее Корона, приняв в прошлом году ко двору, — выманить короля Наваррского с его земель, разлучить с его партией. Со временем королева оказывалась все более бесполезной[342]. И она даже не давала себе труда вести себя смиренно. Сюлли, прибывший тогда в Париж, рассказывает, как, желая увидеть короля, он хотел просить о помощи Маргариту: «Но Вы узнали через посредство Вашей кузины де Бетюн, тайно ею управлявшей в то время, что ее посредничество скорей повредило бы Вам, чем помогло, тем более что уже два месяца она была в очень дурных отношениях с королем и услышала бесконечное множество упреков, о которых лучше молчать, нежели говорить, что испортило и ее отношения с королевой-матерью»[343]. Сюлли умалчивает о том, что на саму его кузину король смотрел очень косо, как и на ее подругу г-жу де Дюра.
В конце мая Генрих III потребовал от сестры вернуться к мужу, но ей не хватало денег на обратную дорогу[344]. В июне она по-настоящему впала в немилость. Екатерина тогда обратилась к Беллиевру, чтобы он уплатил ей «пятьдесят тысяч ливров, которые я обещала ей, ради выплаты моего долга перед ней»[345]. Однако Маргарита заболела, что вызвало разные толки: «Некоторые говорят, что она беременна, другие — что больна водянкой», — резюмировал тосканский посол[346]. Она и правда начала толстеть. Летуаль в связи с ней пишет о «ребенке, которого, по слухам, она родила после приезда ко двору: подозрение пало на молодого Шанваллона, который и в самом деле по такому случаю уехал»[347]. Информаторы английского посла дали тому еще более конкретные сведения: она якобы родила 13 июня[348]. Однако сам посол был настроен скептически, как и его итальянские коллеги. Маргарита никогда не прекращала появляться при дворе, и беременность на позднем сроке не могла бы не привлечь внимания. И потом, роды в начале июня предполагали бы зачатие в начале сентября, а в то время королева еще не встретилась снова с Шанваллоном. Если было зачатие, более правдоподобным выглядит предположение об аборте. Известно, что в среде высшей аристократии это была сравнительно обычная практика, и Летуаль не преминет напомнить: г-жи де Дюра и де Бетюн обвинялись в том, что «способствовали абортам»[349]. Впрочем, вероятно, Маргарита никогда не беременела от Шанваллона, и это лучше сообразуется с содержанием ее писем; это бы объяснило также, почему «Сатирический развод», произведение, где очень много преувеличений, но редко встречаются ошибки касательно ее биографии, ни словом не упоминает об этой беременности[350].
Что касается болезни Маргариты, она, несомненно, была связана, по уже знакомой нам логике, с глубиной тупика, в котором оказалась королева. Прежде всего в личном плане: парижская авантюра, «прогулка», начавшаяся пятнадцать месяцев назад, кончилась, и надо было как минимум возвращаться домой. Великая любовь была уже не та, и беспощадная ненависть брата гнала ее в Гасконь. А ведь будущее там выглядело не слишком блестящим. Королева поняла (чего, очевидно, два года назад еще не понимала), что у нее нет никакой власти над супругом, что над ним нет власти ни у кого. Каким бы мягким и покладистым ни казался наваррский царек, никто не мог вертеть им как хотел, кроме, может быть, любовниц. То-то и оно! Уже шесть месяцев он любил женщину более влиятельную, чем все, кто ей предшествовал, — Диану д'Андуэн, прозванную Коризандой, графиню де Гиш и вдову Филибера де Грамона. Почти столь же явным был и политический тупик. Конечно, Маргарита по-прежнему верила, что у младшего брата есть шансы, и делала все возможное, чтобы отговорить его прекращать партию во Фландрии, тем более что французские гугеноты во главе с королем Наваррским согласились вновь поднять факел и тайно готовились соединить свои силы с силами герцога ради завоевания Нидерландов[351]. Но славное предприятие все больше приобретало вид беспорядочного бегства: совсем недавно герцог был вынужден оставить Дюнкерк испанцам и отступил в Камбре, заболев очень серьезной легочной болезнью. Что до поддержки, какую ему тайно оказывала Маргарита, то это лишь усиливало раздражение Екатерины и короля
