Маргарита де Валуа. История женщины, история мифа - страница 138

В тот же период вышли две работы Пьера Кайе, бывшего наставника Генриха IV. Одна из них, «Хронология семи лет», описывает историю мирного времени после мира 1598 г., вторая, «Хронология девяти лет», — историю войны, предшествовавшей заключению этого мира. Королева лишь очень редко появляется в обеих книгах, хотя они содержат много экскурсов в прошлое с целью объяснить настоящее положение[640].

Эта сдержанность историографов Генриха IV контрастирует с многословием Жака-Огюста де Ту, издавшего с 1604 по 1608 г. «Историю моего времени» (Historiarum sui temporis), где он несколько раз упоминает Маргариту, приводя множество подробностей, и эти упоминания выдают всю его антипатию к ней. Тем не менее один отрывок здесь важней других, так как в нем историк формально обвиняет ее н организации убийства Луи Беранже Ле Га. Перечисляя интриги, положившие конец пятой Религиозной войне, он вспоминает отказ сьёра де Рюффека сдать герцогу Алансонскому Ангулем и намек первого на убийство миньона Генриха III. «Упомянув убийство Ле Га, Рюффек присовокупил упрек по адресу Месье, о котором говорили, что он замешан в этом деле». И историк вызывается все объяснить. «Вот как обстояло дело. У Ле Га было больше амбиций, чем богатства, немало ума и сверх того королевская милость. Этого хватило, чтобы вскружить ему голову. Он осмелился ставить себя на одну ногу с более знатными вельможами, а порой даже обращался с ними, как с нижестоящими. Он не щадил первых дам двора, публично нанося ущерб их репутации, нередко в присутствии Его Величества, и дерзал даже злословить по адресу одной знатной принцессы». До сих пор рассказ совпадает с тем, что говорили очевидцы.

Но де Ту идет дальше. «Нет души более мстительной, чем женская, — продолжает он. — Эта принцесса, задетая за живое и к тому же растроганная жалобами всех дам, которых оскорбил Ле Га, обратилась к Гийому де Пра, барону де Витто. Два года назад он убил Антуана д'Алегра, сьёра де Мийо, которого Генрих, недавно избранный королем Польши, вызвал из Оверни […]. Тогда он скрывался в Париже, в монастыре Августинцев. Принцесса явилась туда ночью и, найдя человека, привычного проливать кровь врагов, […] своими ласками легко убедила его совершить месть за нее, отомстив и за собственные обиды». После этого историк считает долгом рассказать об этой встрече в деталях: «Она напомнила ему, что после смерти д'Алегра […] один только Ле Га долго возражал против помилования, которого хотели добиться для него. […] Она внушила ему, что тот только и делал, что настраивал нового короля против него [Витто], непрестанно изображая его злодеем, способным, если бы допустили небеса, посягнуть и на своего короля, как уже поразил многих других; что, с другой стороны, он стал в тягость и самому монарху из-за своей невыносимой гордыни; что, как есть основания полагать, Генриха не слишком огорчит его смерть; что, кстати, в конце концов, он [Витто] найдет надежное убежище у Месье, который воспримет как большую услугу тот факт, что его избавили от человека, сетовать на которого у него были и свои причины, и что он [Ле Га] сумел вызвать раздражение у короля». Прежде чем перейти к описанию ловушки, он заключает: «Знатной принцессе, красноречивой и ласковой, было нетрудно убедить человека, который и сам был заинтересован в том, чтобы отомстить могущественному врагу»[641].

Какая «знатная принцесса», кроме Маргариты, могла быть одновременно такой красноречивой, такой тонкой и настолько способной ручаться за герцога Алансонского? Таким образом, де Ту ясно указал, даже если не назвал ее по имени, на первую супругу Генриха IV и ничуть не сомневался в своих утверждениях. Мы уже видели, что ми молва, ни непосредственные современники событий никогда не предъявляли обвинения Маргарите. Мы также объясняли, почему как но логическим, так и по психологическим соображениям на нее практически нельзя возложить ответственность за это убийство. Так что на этом тексте мы задерживаемся не из-за его основного содержания, а из-за двух его феноменов, выдающих его искусственность.