Прекрасная Марго зла,
Что муженек ее покинул.
Не думаю, чтоб он был огорчен:
Он хорошо знает эту даму.
Второй текст, вероятно, написанный роялистом, направлен против Беарнца:
Если бы вернули в семью
Драгоценную Маргариту,
Сколько самых благовоспитанных мужчин
Перестало бы о ней думать!
Но она слишком разгневана —
Об этом незачем долго говорить.
И разве ее муж не вел
Самую беззаботную жизнь?
Автор третьего, конечно, протестант, нападает на всю королевскую семью:
У короля голова настолько седая,
Что он только и делает, что несет вздор.
Его сестра слишком хочет общаться с мужчинами:
Она истинная дочь своей матери;
И не сможет она, Химера,
Опозорить короля Наваррского,
Который не зависит от публичной девки
И считает ее просто своей шлюхой!
[625]В первом из этих текстов появляется простонародное имя Марго, которым редко называли королеву во взрослом возрасте. Оно предполагает осуждение королевы, скрыто намекая на ее беспорядочную половую жизнь, как это открыто делает последний текст. Второй, напротив, именует ее почтительно и делает акцент на ее справедливом гневе. Здесь проявляется одна константа политических памфлетов той эпохи, неизменная составная черта господствующей идеологии: обвинение в разврате и безнравственности считалось наиболее подходящим, чтобы подорвать уважение к кому-либо, мужчине или женщине; и напротив, если кого-то защищали, сексуальная компонента исчезала — причем о правдоподобии не думали[626].
Поэтому с тех пор, как Маргарита в политическом и физическом смысле разорвала связь с королем Наварры, ее, не воспринимая как явную сторонницу какого-либо лагеря, ассоциировали с борьбой, терзавшей Францию, и использовали ее имя в полемике. С одной стороны, ее поддерживали враги мужа, оплакивавшие ее судьбу и видевшие в таковой доказательство жестокости Беарнца; с другой стороны, ее поносили его сторонники, видевшие в ней не более чем «Валуа-Медичи» — иными словами, воплощение развращенности, ненужное бремя, тяготеющее над Бурбоном. Этот двойственный образ сохранялся, пока Генрих IV не пришел к власти. Так, его косвенно использует самый знаменитый памфлет 1587 г. — «Библиотека госпожи де Монпансье», смешивающий с грязью всех «гизаров». В самом деле, одна из сотни книг этой фиктивной библиотеки носит название «Великая Хроника Рогоносцев, посвященная королю Наваррскому, с примечаниями сьёра де Шанваллона». Далее в публичной полемике, ставшей известной Летуалю, уже только и октябре 1592 г. вновь появляется след королевы, — за последнюю тогда страстно вступился один лигерский проповедник: «Г-н Роз, читая проповедь в Сен-Жермен-ле-Вьё, где молились, сказал, что в то время как эта добрая королева, эта святая королева (он имел в виду королеву Наваррскую) заключена в четырех стенах, ее муж держит табун женщин и публичных девок»[627].
Приход короля Наваррского к власти в 1593 г. изменил реалии политических дискуссий, однако не позволил Маргарите занять в полемике больше места. Правду сказать, поскольку на последние годы века пришлось постепенное замирение королевства, восстановление порядка, подготовка к достижению внешнего мира, увенчавшаяся в 1598 г. подписанием Вервенского договора, то общество мало интересовалось юссонской узницей, о которой было известно только, что она ведет переговоры с супругом о возможности аннулировать их брак. Только критики «королевского разврата», которых шокировали почести, оказываемые Габриэли д'Эстре, еще беспокоились о королеве, судя по пасквилю, адресованному королю в 1598 г.:
Ты вернешь чужую жену, которую несправедливо удерживаешь,
И возьмешь обратно свою, если хочешь жить в святости
[628].
Мишень для любопытных и «неблагоразумных»
Сразу после расторжения брака Маргариты парижане сострадали ее горю: «Эта бедная королева, как начали называть Королеву Маргариту, написала на эту тему письмо королю, которое вызвало у него слезы…», и это послание, вспомним, обошло весь Париж. Но через пять с половиной лет возвращение королевы и «ее прибытие ко двору, столь внезапное и поспешное, словно она куда-то торопилась, возбудили любопытство и дали немало пищи для разговоров самым разным людям»
