Если эти аргументы не слишком новы, то изложение их оригинально. Письмо короткое, излагающее самую суть дела в восьми нумерованных абзацах, ни один из которых не превышает пятнадцати строк, его не утяжеляет никакой педантизм, в нем нет ни одной невыносимо скучной цитаты, какие обожали участники этого спора; манера Маргариты узнаваема. Что касается вступления к письму, то оно резко контрастирует с примитивностью аргументации. Здесь сосредоточены здравый смысл королевы, ее простая и убедительная логика, а также ее юмор. Так, особо возмущенная вторым вопросом, рассмотренным Лорио: «Почему мужчина так почитает женский пол?» — Маргарита с ходу идет в атаку: «Посмею, прочтя все соображения, какие Вы изложили по этому вопросу, […] сказать Вам, что, побуждаемая неким стремлением отстоять честь и славу своего пола, я не могу потерпеть презрения, какое Вы к нему выражаете». Конечно, она будет говорить, «не отходя от темы, подобающей моим слабым познаниям», но станет исходить «из общеизвестной истины, что всякий должен ясно сознавать, что говорит». И ее главная мысль проста. Вы говорите, — напоминает она, — что женский пол «почитается мужчиной за немощь и слабость; Вы простите меня, если я Вам скажу, что немощь и слабость внушают не почтение, а презрение и сожаление. И намного вероятней, что мужчины почитают женщин за превосходство последних».
Вывод, что касается юмора, стоит мнимой скромности начала: «Эти резоны, изложенные женщиной, не могут иметь большой силы; но если бы им посчастливилось, чтобы их как таковые усвоили Вы, очистив от моей грубой и неловкой речи, чтобы облечь и украсить цветами Вашего красноречия, и положили бы в основу Ваших рассуждений на тему, подобную Вашей, — полагаю, наш пол обрел бы в этом бессмертную честь». Подписывая единственное свое произведение, предназначенное для прижизненной публикации, Маргарита вновь использует ритуальные формулировки, в которые знатнейшие дамы, выходя на публичную сцену, всегда старались облекать свои слова, когда им нужно было сказать или сделать что-то необычное для своего положения. Так Анна Французская извинялась, представляя себя «слабым и немощным орудием», когда взялась за перо для составления политического завещания; так Жанна д'Альбре просила прощения за «женский стиль» в манифесте, которым она тем не менее объявляла войну французской короне[604].
Это письмо, составленное и подписанное таким образом, было опубликовано в конце 1614 г. в новой «сумме» отца Лорио под заголовком «Ученое и тонкое рассуждение, срочно продиктованное Королевой Маргаритой и посланное автору "Моральных секретов"»[605]. Манифест сопровождался комментарием, в котором иезуит возносил патетическую хвалу своей покровительнице и ее «царственному Парнасу» (отелю Августинцев): автор, подобно Брантому, Паскье и прочим, восторгается обычаем королевы оживлять трапезы философскими дискуссиями и музыкой. Эта публикация, несомненно, доставила королеве последнее удовольствие, хотя ответ иезуита должен был ее разочаровать… Ведь не приходится сомневаться, что Маргарита заметила, несмотря на ворох пустых похвал и «цветов красноречия» доброго отца, что в ее послании он понял не все: отказавшись мерить одной мерой мужчин и женщин, он признавал только, что некоторые женщины могут быть совершенней (прочих женщин), и хвалил королеву за обладание «одним из величайших разумов, какой только может иметь ее пол»…
Меж тем последние огни царственного Парнаса гасли. В начале марта 1615 г. Маргарита серьезно заболела, и окружение уловило некоторые тревожные знаки. Очень скоро она поняла, что ее час пробил, и приготовилась к смерти. «Когда, — расскажет один из ее приближенных, — […] во время агонии ее спросили, какой церемонии она бы желала после кончины, коль скоро она решилась покинуть сей мир, она сказала: "Ничего, кроме молитв достойных людей"»[606]. И Дюплеи отметит, упомянув через много лет о ее кончине, что «она к этому подготовилась и распорядилась (а именно в конце своих дней), проявив истинно христианские раскаяние и решимость»
