– Помнишь я рассказывал тебе про своего деда? – сказал Малыш. – Он ведь тоже ходил к ведьме. И что?..
Буйвол какое-то время шагал, не говоря не слова. Казалось, он полностью поглощен своими мыслями и не слышит напарника. Потом он пожал плечами:
– Конечно помню… Но твой дед не знал, что именно надо спрашивать. А я знаю.
– Да?
– Да.
– И о чем же ты ее спросишь?
– О судьбе.
– Ты узнаешь, что ты должен сделать, а потом поступишь наоборот… – в голосе Малыша не было вопросительной интонации.
– Да.
– А ты не думал, что твой вопрос и ее ответ – также часть судьбы?
– Думал… – Буйвол остановился, глаза его потемнели, губы сжались. – Думал! Думаю! Я постоянно об этом думаю! И что бы я не делал, я не могу отделаться от мысли, что это не я принимаю решения. Куда бы я не шел, я вижу, что меня ведут, словно овцу на веревке! И я ничего не могу поделать! Да, я способен сейчас развернуться и направиться в другую сторону! Я могу плюнуть на все и уйти из леса! Но если я это сделаю, я опять буду думать, что я должен был так поступить! А я не хочу поступать так, как должен! Я хочу поступать так, как я сам хочу!..
– А что, если это одно и то же, – сказал Малыш.
Осекшийся Буйвол долго разглядывал необычайно серьезное лицо товарища. Наконец сказал хмуро и жестко:
– Я не хочу быть овцой.
Он постоял еще немного, а потом вытащил меч из ножен и врубился в плотные заросли искореженного замшелого ивняка.
Речка была маленькая – местами ее можно было, разбежавшись, перепрыгнуть. К воде кренились старые березы, смыкались кронами, словно поддерживали друг друга, не давая упасть. Но со временем они все равно падали, выворачивая на корнях пласты торфяного берега.
Буйвол помнил эту реку. Когда-то они с отцом бреднем ловили здесь рыбу. Неровное дно было устлано корягами, и сеть, цепляясь за них, постоянно рвалась.
– Мы ловились здесь рыбу, – сказал Буйвол.
– А она здесь есть?
– Конечно… Вон смотри, – Буйвол вытянул руку, показывая на воду. – Возле того берега. Щука.
– Где? – Малыш вытянул шею.
Река играла бликами. Плыли по течению сухие листья, кружились в маленьких водоворотах. Стелились по дну нити водорослей.
– Рядом с выступающими корнями. Темная спина. Щука. Замерла. Поджидает.
– Вижу. Вижу! – Малыш потянулся к луку.
– Не надо, все равно не попадешь.
– Почему это?
– В воде всё выглядит не так…
Но Малыш уже достал стрелу, наложил ее на тетиву, прицелился.
– Неважно, как что выглядит. Сегодня мы будем есть свежую рыбу.
– Мы будем есть сыр и сухари, – сказал Буйвол. – Как обычно.
Сорвавшаяся стрела ударила в воду. Невредимая щука, извернувшись по-змеиному, сверкнув зеленоватым боком, ушла на глубину. Брызнула на поверхности вспугнутая рыбья мелочь.
– Не попал, – удивленно сказал Малыш.
– Я говорил…
Берег был неровный. То и дело приходилось перебираться через канавы, заросшие высокой лесной крапивой. Попадались заболоченные участки, сплошь в кочках, идти по ним было мучительно неудобно – нога срывалась, подворачивалась; хлюпала ржавая вода.
Речка сильно петляла. И менялась. Порой она широко разливалась и успокаивалась, а потом вдруг превращалась в стремительный вспененный ручей. Тихие неглубокие плесы сменялись черными бездонными омутами. А иногда речка и вовсе терялась в разросшейся осоке. И тогда Малышу становилось неуютно. Он озирался по сторонам, видел кругом глухой лес, и ему начинало казаться, что теперь они остались в этой мрачной чащобе совсем одни, без верного проводника, и никогда им отсюда не выбраться.
Но вскоре река появлялась снова, Буйвол уверенно вышагивал впереди, и Малыш, воспрянув духом, забывал о своих тревогах…
– Все, – сказал Буйвол, внезапно остановившись.
Малыш огляделся:
– О чем ты?
– Знакомые места кончились. Дальше я никогда не ходил. Что там, знаю лишь по рассказам.
– По рассказам, слышанным в детстве?
– Да.
– Я, например, ничего не помню, что мне в детстве рассказывали.
– Я тоже, – серьезно сказал Буйвол. Но Малышу очень хотелось верить, что друг просто пошутил.
Когда стало темнеть, они вышли к небольшому скособоченному домику. Сруб его почернел от старости, бревна растрескались. Крытая дёрном крыша поросла травой, возле закопченной трубы тянулась к небу чахлая березка. В узких окнах загустел мрак.
