Но гладкий и теплый на ощупь.
Везде.
Кроме одной стороны…
– Здесь, – объявил Буйвол, приложив ладонь к покатому боку валуна. – Точно, здесь!
Малыш гладил камень, словно ласкал какое-то большое животное. Он передвинулся, коснулся поверхности валуна в том месте, где держал руку Буйвол, и ощутил холод.
– Словно лед.
– Да.
– Странный камень.
– Здесь все странное.
– Значит, нам туда, – Буйвол кивнул в сторону вывороченного из земли дерева. Под корнями его можно было прятаться от непогоды.
– Судя по всему, ведьма тебя не обманула.
– Знаешь, а ведь… – Буйвол замялся. Ладонь его легла на рукоять меча. – Ведь я сам не совсем верил в это… Мало ли что привидится ночью… Да и сейчас…
– Не разочаровывай меня! – Малыш толкнул друга в плечо. – Я только начал надеяться, что скоро мы отсюда выберемся!
– И мы выберемся! – сказал Буйвол, тряхнув головой. – Выберемся!
– Ну так пошли, хватит тебе гривой своей мотать! Я умираю, пить хочу. Нечего тут стоять!..
Второй валун они увидели почти сразу, как обогнули поваленное дерево. Точно такой же обломок, разве только чуть поменьше, но скорей всего просто глубже утонувший в земле – его холодная сторона показывала чуть в сторону от прежнего направления. И друзья послушно отклонились. И вскоре вышли к третьему камню.
Так они и следовали по цепочке от валуна к валуну. И не заметили, как остались позади шепотки, как растаяла небесная музыка и унялся лязг далекой неведомой битвы.
И в какой-то момент Малыш замер, вытянулся, округлив глаза.
– Что? – Буйвол схватился за меч.
– Птицы, – прошептал Малыш и широко улыбнулся. Из трещин на сухих губах потекла на подбородок кровь, но он не чувствовал этого. Он слушал птиц. И дышал ветром.
Мутная пелена над головой разорвалась, и в высокой синеве засверкало настоящее солнце – горячее и слепящее.
– Ладно, пойдем, – сказал Буйвол.
Вскоре впереди за голыми стволами показалась живая зелень. На ней местами золотые прожилки – березовая седина – скоро осень. Алые вкрапления – отмирающие листья кленов и осин.
– Как пёстро, – сказал Малыш.
– Это с непривычки.
– Глаз теряется.
– Да, бойцы мы с тобой сейчас никудышные.
Они шли, волоча немеющие ноги, чувствуя, как поднимается откуда-то изнутри усталость, так долго сдерживаемая, как она растекается по всему телу, и ватная истома охватывает каждый мускул, и гудят кости.
– Хоть голыми руками бери, – усмехнулся Малыш.
– Ничего. Нам бы попить, поесть. Да еще поспать немножко. И будем в порядке.
Уж и разговаривать становилось невмоготу. Распухший обложенный язык не ворочался, слова вязли в пересохшем горле.
– Все, выбрались, – выдохнул Буйвол, шагнув в траву, и обернулся, думая, что увидит окраину жуткого леса. И не увидел ничего ожидаемого – ни одного мертвого дерева, ни пятачка голой, словно бы гниющей, земли – кругом самый обычный лес.
– Морок, – пробормотал он, словно выругался и сердито потер переносицу.
Ведьма знала, что за ней следят. Не знала только кто и почему.
Она чувствовала, что зло собирается вокруг ее дома. Опять. В который уже раз.
Она видела багровую луну и кровавый восход, она слышала как ворон кричал петухом – плохие знаки.
А магический шар словно умер. Последние несколько дней в нем виделось лишь одно – мгла и серая тень с горящими глазами.
Локайох.
Или кто-то на него похожий…
Ведьма знала, что сейчас вокруг ее дома сплетается узел судеб. Не знала лишь одного – что станет с ней.
Впрочем, это никогда ей не открывалось. С помощью шара она могла читать судьбы людей, насколько было ей позволено богами, но одна судьба оставалась для нее вечной загадкой – ее собственная.
Она жила очень долго. Так долго, что успела забыть свое прошлое. Ей казалось, что она всегда была такая – сгорбленная беззубая старуха, косматая и уродливая. Она жила очень долго, и она понимала, что это неспроста – богам нужна была эта жизнь. Также она понимала, что рано или поздно им потребуется ее смерть.
Зачем?
Впрочем, она не мучилась этим вопросом. Она понимала, что есть вещи, которые непозволительно знать людям.
Она всё понимала.
Просто ей хотелось знать, что жизнь её прожита не зря.
Она никогда ни о чем не жалела. Она знала, что сделала много хорошего людям, ищущим у нее помощи. Но она также понимала, что это не она помогала им, а боги. Она же – лишь посредник. Это было несколько обидно, в этом чувствовалась какая-то несправедливость. Чего-то большего хотелось от жизни.
