И опять есть о чем подумать. В кабинете, помимо Сталина и Жукова, сидел Берия. Пусть Берия давно уже не руководит карательными органами, все равно... Он смог разгрести заговор верхушки НКВД, в результате полетели многие головы. Он смог вытащить из ГУЛАГА тысячи ни в чем не повинных людей, которых троцкисты туда отправили. Среди них был и сам Рокоссовский, и многие его знакомые. Ох, как не хочется повторять тот путь, но... Но он помнил глаза солдат перед атакой. Они хотят жить! Рокоссовский знает, что иногда, чтобы сохранить тысячи жизней, приходится жертвовать десятками. Как та женская снайперская рота, которая выбила батальон немецкой пехоты, но была раздавлена танками под Регенсбургом. Задержали нацистов всего на два часа, но и этого времени хватило, чтобы Короткое подтянул свои танки и вкатал остатки «Рейха» в землю. Но глаза этих девчат... А глаза тех разведчиков, которых он, Рокоссовский, бросил на захват Мангейма и моста через Рейн? Они держались целую неделю, и сейчас еще, наверное, держатся.
Есть такие натуры, как он. Ведь знает, что бить будут, но остановиться уже невозможно. И невозможно было промолчать, чтобы потом когда-нибудь в мемуарах написать: «У меня был план, а глупый Сталин не послушал... Поэтому... Я такой гениальный, но мне воевать не давали!»
– Вас вызывает товарищ Сталин.
Когда Рокоссовский вошел, помимо Сталина, Жукова и Берии, в зале сидели Шапошников, Василевский и Тимошенко, непонятно откуда появившийся в Москве. По последним сводкам Информбюро, его войска сейчас давили итальянцев в районе Рима.
– Вот мы с вами решаем, решаем, а приходит, понимаешь, генерал Рокоссовский и все наши решения объявляет глупыми. Доложите нам, товарищ Рокоссовский, что ви там изобрели, какой велосипед...
А когда Рокоссовский закончил, наступила тишина. Сталин не задавал вопросов, и поэтому молчали все. Сталин, словно уйдя в себя, неторопливо ходил за спинами членов Ставки. Потом решился, быстро прошел к своему стулу, сел. Посмотрел внимательно на Рокоссовского:
– Черт с тобой, делай! Но... – и далее говорить не стал, и так все ясно.
Опять лихорадочная работа. Выявленные русскими позиции обновить, заполнить макетами пулеметов и противотанковых пушек. Вырыть новые окопы и капониры. И снова проверить сектора обстрелов, пристрелять рубежи. Вывезти раненых в тыл, захоронить погибших, подать сотни тонн боеприпасов. И так далее, и так далее, и так далее...
Паулюс только после боя смог проанализировать происшедшее. Система связи себя оправдала полностью, многослойное расположение артиллерии – тоже. Оборона прогнулась, но выдержала и, отпружинив, отбросила русских.
Какие каверзы они там замышляют?
На четвертый день после штурма небо очистилось от осенних туч, а русские истребители очистили его от немецких самолетов. На пятый день затишья на Бреслау начали падать отдельные пристрелочные снаряды. Бухнет на городской площади, а звукометристы в десяти километрах слушают, проводят линии на своих огневых картах. На шестой пришла серия PC. Упала с хорошим разлетом, но побила немало народа. На переднем крае невозможно стало находиться. Каждое движение вызывало очередь нескольких крупнокалиберных пулеметов. Попытка в огневом поединке загасить их не удалась. Пулеметчики Вермахта были просто растерзаны крупнокалиберными пулями, а темп стрельбы русских нисколько не изменился. Видно, стреляли из танков. Минометная батарея, выпустившая не более десятка мин, сразу же была засечена, и на ее позиции обрушился шквал реактивных снарядов, защиты от которых экономика и наука Рейха пока не придумали. И так уже неделю. Ни война, ни мир. И атак нет, и люди гибнут...
На восьмой день в шесть утра показалось, что снова началось. Вагоны снарядов, в считанные секунды поднятые русскими в воздух, обрушились на город. Несколько районов были накрыты залпами «эрэсов». И ещё не успела осесть пыль от взрывов, как над городом прошли тучи бомбардировщиков. И сыпали, и сыпали бомбы – на позиции, на укрепления, на крыши домов. А следом летающие батареи PC (Су-2) и «черная смерть» (ИЛ-2). И самое бы время русским ударить, но нет ничего, только артналеты, уже кажущиеся нам меньшей, по сравнению с прочими, неприятностью.
