Собака подняла лапы вверх, поворачиваясь так, чтобы ей почесали живот. Бран послушался.
— Если мне становится скучно, я сплю. Годами, пока она меня не разбудит.
Я протянула собаке обглоданную мной кость. Пес очень нежно взял ее и уселся грызть рядом. А я думала, что одинока. У меня, по крайней мере, была возможность выйти на улицу и поговорить с другими людьми.
— Ты тут давно, но говоришь без акцента.
— Дар Красноречия. Один из трех даров, которыми она меня одарила. Дар Красноречия: говорю на любом языке, на котором пожелаю. Дар Здоровья: мои раны быстро заживают. И Дар Меткости: я попадаю туда, куда посмотрю. Четвертый дар — мой собственный. Я с ним родился.
— Какой?
— Признай, тогда был самый лучший поцелуй из всех, что у тебя были, и я скажу.
— Прости, но я припоминаю парочку получше, — ну или по крайней мере один такой…
— Тогда зачем мне тратить с тобой время?
Я покачала головой. Бран был ненастоящим. Всего лишь чья-то тень, у которой нет ни воспоминаний, ни обязательств — ничего, кроме полового инстинкта, меткости и диких глаз.
— Откуда ты?
Он пожал плечами:
— Не помню.
— Ладно, из каких ты времен? Сколько лет уже ты здесь?
— Не помню.
Я постаралась уцепиться хоть за что-то: за ориентир, который должен быть известен каждому.
— Как звали твою мать?
— Не помню.
Я посмотрела на звезды. Миссия была провальной с самого начала. Кого я обманывала?
— Блатин, — сказал Бран. — Ее звали Блатин, — он схватил меня за руку и заставил подняться. — Пойдем! Я тебе покажу кое-что.
По краю озера мы вбежали в лес. Передо мной предстала деревянная хижина, утопающая в зелени, от нее к озеру вел длинный пирс. Бран затащил меня внутрь.
В камине горел огонь. Справа у стены стояла кровать, слева — ряд сундуков. Стены украшала резьба: деревья, руны и воины. Много, много сражающихся, сплетенных в ярости битвы, искусно вырезанных в мельчайших деталях. На столе под ними лежал свиток, на котором был изображен человек с длинным посохом в длинной монашеской рясе. Он восседал на камне. За ним в волнах морских резвились русалки. Пастырь…
Бран схватил меня за руку, потянув к первому сундуку, и откинул тяжелую крышку. Содержимое было покрыто белой тканью. Он сдернул ее. Сундук наполняли головы людей.
— О, Боже!
За единственную прядь волос Бран вытащил из сундука мумифицированную голову и протянул мне:
— Они все мои.
Это самая странная версия приглашения «пойдем, я тебе кое-что покажу», с которой я когда-либо сталкивалась.
Он распахнул еще один сундук. Рядом с черным мотоциклетным шлемом, украшенным языками пламени, я увидела шлем кайзера времен Первой Мировой. Сколько же Брану лет на самом деле?
Третий сундук — мечи. Турецкий ятаган, катана, сабля морского офицера с гравировкой Semper Fi[28] на старом английском…
— Это ничто!
Он швырнул голову в ящик, схватил меня за руку и потянул обратно к двери. Она распахнулась от пинка, и Бран потащил меня на пирс.
За домом возвышалось гора из черепов. Отшлифованная стихией добела, возвышающаяся надо мной, она была испещрена копьями, торчащими из костей.
— Видишь! — он торжествующе взмахнул руками. — У меня их еще больше. Ни у кого столько нет! Отец обосрался бы, увидев это!
Серьезно?
— Я великий воин. Герой. Каждый из них — битва, в которой победил я, — лицо Брана светилось гордостью. — Ты тоже воин. Ты понимаешь, да?
Столько жизней… Гора черепов возвышалась надо мной.
— Сколько тебе лет? — прошептала я.
Он перепрыгнул через перекладину, взял из горы череп и установил напротив меня.
— Это моя первая победа.
На черепе был шлем римлянина.
Я села. Это было слишком.
Он подошел и сел рядом, мы смотрели на черепа. Бран повесил голову.
Я коснулась его предплечья:
— Что такое?
— Никто никогда не узнает, что я совершил. Никто, кроме тебя, этого не видел. Когда я в конце концов умру, меня и все это будет помнить лишь Морриган.
— Она не из сентиментальных? — предположила я.
Бран покачал головой.
— Мы заключили дурацкую сделку. Я спас ее птицу, и она предложила выбрать награду.
— И чего ты попросил?
— Кто-то попросил бы долгой жизни, сильных сыновей. Я же захотел стать героем. Чтобы было много выпивки, сражений и женщин.
