Наконец Брагоньер потянулся к шнуровке платья.
– Я же некрасивая, у меня фигура не идеальная, – прошептала Эллина.
– Плевать! Я все равно тебя хочу.
Она постепенно стала думать о другом, вовсе не о своем несовершенном теле, даже отвечала на поцелуи.
Эллина и опомниться не успела, как оказалась в одном нижнем белье. Ласки Брагоньера уже не заставляли вздрагивать, а, наоборот, расслабляли. Теперь она испытывала лишь стеснение, как обычно в первый раз с новым мужчиной. Особенно когда с нее сняли бюстье: гоэта никогда не считала свою грудь привлекательной. Но у соэра, похоже, было иное мнение на этот счет.
Убедившись, что Эллина не настроена бежать из спальни, Брагоньер взял ее на руки, уложил на кровать и разделся сам. Продолжив ласкать уже не заикавшуюся о своей непривлекательности гоэту, лишил последнего предмета одежды и занялся тем, что он скрывал.
В постели, однако, у Эллины ничего не вышло, хотя она честно пыталась. Соэру пришлось запастись терпением и испробовать несколько способов перед тем, как его старания хоть чем-то завершились. Во всяком случае, гоэта не испытывала болезненных ощущений, а он – неудобств.
Закончив, Брагоньер повернулся на бок, лицом к Эллине, и с настойчивостью следователя принялся выпытывать, что ее не устраивало. С удивлением констатировав, что в свои годы гоэта так и не знает, что именно доставляет ей удовольствие, он принялся выяснять это опытным путем. Непривычным, но, как оказалось, чрезвычайно возбуждающим, игнорируя возражения гоэты о прирожденной холодности.
– Вбила в голову всякую чушь! Или это тебе ее вбили? Не думай и ни с кем себя не сравнивай. Ну, нравится?
Эллина судорожно вздохнула. Зачем отвечать, если он все видит?
Второй раз стараниями Брагоньера было хорошо. Наконец-то расслабившись, гоэта уже не играла роли пассивного участника процесса, а наслаждалась им по мере возможности.
Заснула она, инстинктивно прижавшись к соэру, как до этого прижималась ко всем своим мужчинам. Тот ничего не имел против, даже обнял. Он остался доволен – трудный день завершился самым приятным образом. Пусть кое-чего для полного удовлетворения мужского самолюбия не хватало, от госпожи Тэр вряд ли можно требовать большего.
«Завтра позволю себе поспать подольше, – подумал Брагоньер, гладя все еще пахнущие духами волосы Эллины. Коснулся их губами и заметил, что она улыбнулась. – Несчастное создание – никому не нужна. Даже в постели. А ведь были мужчины… И совершенно себя как женщину не ценит. Дурочка, ты ведь красивая. И не только».
Когда гоэта проснулась, соэр уже встал. Не став нежиться в чужой постели, она торопливо оделась и проскользнула к себе. Там повторно разоблачилась и приняла ванну.
Эллина так и не определилась, как относится к тому, что произошло ночью. Она никогда еще не спала с мужчиной без всяких отношений, до этого она с ними встречалась. А тут… И ведь понравилось.
«У него, наверное, богатый опыт, потому что это он умеет, – размышляла гоэта. – Если без всяких чувств так… И настойчивый, добился, чего хотел, то есть того, чтобы я захотела. Хотя с его-то данными! И предусмотрительный – не собирается обзаводиться случайным потомством. Следователь, что с него возьмешь, всегда держит ситуацию под контролем».
Позавтракав в одиночестве – и мать, и сын привыкли вставать рано, – гоэта, чтобы не думать о прошлой ночи, отправилась гулять по Калеоту. Разумеется, не одна – одну ее никуда не отпускали, даже теперь, когда Гланер Ашерин был далеко. Просто бродила по улицам, рассматривала дома, общественные здания, взглянула на королевский дворец, даже осмелилась подойти к воротам.
Стоявшие на часах солдаты покосились на нее, но и не подумали мешать рассматривать сквозь решетку сад, подъездную аллею и статуи диковинных животных. Впрочем, таких любопытствующих было много.
Затем Эллина зашла в храм. Пруды уже замерзли, так что пришлось зайти внутрь, в особый мир звуков и запахов, над которым царило, будто паря в воздухе, изображение Сораты. Гоэта как женщина предпочитала молиться ей, более близкой, понятной, милостивой.
Взяв из стопки один из цветных ковриков и чашу со специального подноса, Эллина подошла к чану с водой, зачерпнула немного, бросила в нее монетку и поставила чашу на приступку перед алтарем. Расстелив коврик, гоэта опустилась на колени и углубилась в молитву.
