Людовик XIII - страница 95

Шрифт
Интервал

стр.

Пока Людовик XIII проводил в Лангедоке административные преобразования (отменил 29 финансово-податных округов, из-за которых, собственно, и загорелся сыр-бор, и подтвердил привилегии провинциальных Штатов), Монморанси перевезли в Тулузу, где он должен был предстать перед судом парламента. Следственную комиссию вновь возглавил Шатонёф, когда-то верой и правдой служивший отцу обвиняемого… На сей раз смертного приговора было не избежать: в отличие от Марильяка Монморанси выступил против короля с оружием в руках; но он пользовался такой любовью и уважением, что для магистратов исполнение своего долга стало пыткой. Судьи должны были по очереди высказать свое решение вслух, но это оказалось не по силам старейшине парламента — он прислал запечатанное письмо, в котором написал: «Ж. Т., крестник коннетабля де Монморанси, считаю, что герцог Анри де Монморанси должен быть обезглавлен».

Сестра осужденного принцесса де Конде, герцог Ангулемский, Анна Австрийская, герцог Савойский, папа Урбан VIII умоляли Людовика XIII о пощаде, но тот был непреклонен. Переговоры с Гастоном, который хотел было выставить помилование Монморанси главным условием своей лояльности, завершились 29 сентября: Людовик соглашался простить лишь тех сподвижников Месье, которые находились теперь рядом с ним. Таким образом, амнистия не распространялась на Монморанси, а также ле Куанё, Монсиго и Вьевиля, пребывавших в Брюсселе.

В момент этих переговоров Людовик находился в Монпелье, а Гастон — в Безье; расстояние между этими городами не превышает 78 километров, но братья, с легкостью преодолевавшие гораздо большие дистанции, не пожелали провести один день в седле, чтобы увидеться. Переговоры с принцем вел сюринтендант финансов де Бюльон. «Опыт научил меня, что никогда нельзя выступать против короля», — сообщил ему 24-летний Гастон. Он всегда легко бросался словами, вот и сейчас заявил, что вельмож «нужно уничтожить сообща, грош им цена», а главная виновница всему — королева-мать, втянувшая его в эту ссору: «Ее упрямство наделало бед, а она теперь развлекается богомольем». Приняв и подписав доставленный ему договор (то есть практически смирившись с гибелью Монморанси, которого он же и подставил), Гастон решил отправиться в свои орлеанские владения. В Дижоне 23 октября он узнал о начале суда над губернатором Лангедока — и тут же послал к брату гонца, умоляя о пощаде для герцога.

В это время сам Монморанси через капитана гвардейцев Шарлю, эскортировавшего его в парламент, попросил кардинала заступиться за него перед королем, обещая служить ему честью до самой смерти. Рассказывают, что разговор с капитаном растрогал Ришельё до слез, однако результатов не дал. Еще бы: после пленения герцога кардинал лично написал длинную записку королю, призывая его оставаться неумолимым.

Под стенами дворца архиепископа Тулузского, где остановился Людовик, день-деньской толпился народ. Когда король проезжал во дворец, толпа опускалась на колени, крича: «Пощады! Пощады!» Эти крики были слышны целый день. Но всем заступникам Людовик отвечал одно: «Пощады не будет, пусть умрет. Нет греха в том, чтобы предать смерти человека, который это заслужил. Я могу лишь пожалеть о нем, раз он по своей вине попал в беду». В некоторых мемуарах содержится упоминание о том, что в момент пленения на руке герцога был браслет с осыпанным бриллиантами портретом Анны Австрийской. Несомненно, Людовику об этом донесли. И хотя он заявил, что «не был бы королем, если бы позволил себе иметь личные чувства», всё-таки кое-какие личные чувства, видимо, примешивались к его решению…

Справедливости ради надо сказать, что Людовик не вел себя как твердокаменный истукан, совершенно лишенный сострадания или не ведающий иных чувств, кроме мстительности и злобы. Он тоже любил герцога и помнил о его заслугах, суровое решение далось ему ценой великих душевных терзаний. Капитану Шарлю, который принес ему знак Ордена Святого Духа и маршальский жезл осужденного, а затем, упав на колени, вновь стал молить о пощаде, король ответил, не скрывая слез: «Скажите ему, что единственная милость, какую я могу ему оказать, — палач к нему не прикоснется».


стр.

Похожие книги