Тогда же, 6 января, в Вике между Людовиком XIII и Карлом IV Лотарингским был заключен союзный договор. Карл пообещал не предпринимать враждебных действий против Франции и не мешать прохождению ее войск в обмен на возвращение ему крепости Марсаль, а также препятствовать браку своей сестры с Гастоном Орлеанским. Герцог тоже был превосходным актером: он знал, что венчание уже состоялось три дня тому назад, и герцог Орлеанский, вступив в права супруга, уехал к матери в Брюссель.
Требовалось как следует припугнуть Месье, чтобы он не думал, что ему всё сойдет с рук. Но, как и в случае с «заговором Шале», покарать пришлось практически непричастных.
На этот раз в роли «стрелочника» выступил злополучный Луи де Марильяк. После ареста в лагере Фолиццо его перевезли из Италии во Францию, в Сент-Менеуль. Марильяк потребовал, чтобы его судила Большая палата Парижского парламента, поскольку он имел на это право. Однако король отказал, невзирая на протесты парламента, и передал дело на рассмотрение комиссии, состоявшей из членов Совета и магистратов Бургундского парламента, которая впервые собралась в Вердене в конце сентября 1631 года. Маршалу было предъявлено обвинение в хищении казенных средств — беспроигрышный вариант. Следствие шло крайне медленно, жалобы и апелляции обвиняемого встречали сочувствие, Ришельё уже начал бояться, как бы его не оправдали, и 11 ноября деятельность комиссии была прекращена.
В конце февраля 1632 года Марильяка перевели из Вердена в Понтуаз, а следственная комиссия теперь заседала в замке, принадлежавшем кардиналу-герцогу. Комиссарам претило собираться в месте, куда были стянуты войска для охраны узника, и 8 марта они перебрались в Рюэй, резиденцию кардинала. Отныне ее возглавлял хранитель печатей маркиз де Шатонёф. 8 мая Марильяк был приговорен к смерти тринадцатью голосами против десяти. Как пишет Тальманде Рео[43], Ришельё, узнав об этом решении, воскликнул: «Я не думал, что будет за что умертвить господина де Марильяка, однако Господь даровал судьям познания, которых не дал другим людям. Надо думать, что он был виновен, раз эти господа осудили его». Через день несчастного казнили на Гревской площади в половине пятого пополудни. Перед тем как взойти на эшафот, маршал сказал: «Я часто смотрел смерти в глаза, но никогда не видел ее так ясно, как сегодня… Эта смерть — всего лишь стальной ветер, но следует задуматься о том, какая подлость следует за ней».
В самом деле, эта казнь оказалась первой в длинной череде неправедных судилищ… Через десять дней шевалье де Жар, приговоренный к смерти за намерение переправить в Англию герцога Орлеанского и королеву-мать, был помилован прямо на эшафоте и пожизненно заключен в Бастилию.
Сразу после гибели Марильяка королева-мать и Гастон пригрозили отомстить его судьям. Из Брюсселя в Пезена, где находился двор герцога де Монморанси, приехал аббат д’Эльбен — брат епископа Альбигойского, сочувствовавшего Месье и пользовавшегося авторитетом у герцога. Гастон уверял последнего, что в скором времени вступит во Францию во главе армии, набранной герцогом Лотарингским и испанцами. Единокровный брат короля Антуан де Море оставил двор и примкнул к нему.
Анри де Монморанси не любил заниматься политикой. Любезный и обаятельный, галантный кавалер, он умел нравиться всем и не имел врагов. Зимой в его особняке в Монпелье или в замке Пезена устраивались балы, балеты и пиры, на которые являлись дворяне, представители духовенства и крупной буржуазии из Лангедока. Отважный в бою, герцог, тем не менее, отнюдь не стремился к новой войне. Он знал, что в его провинции неспокойно, и не хотел бы оказаться между двух огней. Он написал Гастону, прося не начинать действий без сигнала, но нетерпеливый Месье уже в середине июня выступил в поход во главе наспех набранной армии наемников из четырех-пяти тысяч плохих солдат, за которыми шли по пятам две королевские армии — под командованием Лафорса и Шомберга. Ришельё до последнего момента не верил, что Монморанси примкнет к бунтовщикам, и поставил его в известность, что находится в курсе происходящего. Герцог ответил уверениями в преданности…
