- Не берут овечек, грец его, - спокойно сказал Чернушка.
- И не глядят, Евхимко!..
- А мы думали, что расстаться боитесь! - поддержал Евхима Ларивон. Он словно ждал, что и Ганна откликнется на эту шутку, но у той даже уголки губ не дрогнули.
Евхим сдержал смех, но смотрел весело.
- Так, говорите, овец продаете? Почему ж их не покупают? Купцов - зон сколько!
- Ат! Это купцы - сказал!.. Раззявы это, Евхимко, а не купцы!
- Есть и раззявы. А есть - и купцы! Надо только уметь найти их! Да подцепить на крючок!
- Подцепишь их!
Евхим вдруг оторвал приклеившуюся к губе цигарку, бросил под ноги, решительно сказал приятелю:
- Ларивон, надо купцов найти на овец!
- Ну, если надо, так...
- Идем!
Взглянув на Ганну, Евхим ловко повернулся и врезался в толпу. Взглядом коршуна огляделся, поискал; толкаясь, огтесняя в сторону тех, кто попадался на дороге, двинулся с Ларивоном, который покорно плелся вслед, в толчею между возами. К ним оборачивались, ругали их, а они не оглядывались - пристали к одной группе людей, послушали, к другой подошли...
Вернулись с городским человеком в короткой поддевке с заячьим воротником и в перчатках - сначала вдвоем: "купец" и Ларивон. Евхим появился только после того, как человек поглядел овец и стал прицениваться. Подошел, будто незнакомый, подмигнул Чернушкам, чтобы молчали, деловито, громко спросил:
- Чьи овцы?
Ларивон ответил:
- Да тут уже есть купец...
Евхим грубовато толкнул человека, как бы оттесняя его:
- Мало что есть! Мы еще поглядим, кто лучший купец! .. - Он обратился к Чернушке: - Ваши овцы?
- Мои.
- Не лезь! - словно рассердился Ларивон. - Тут уже есть купец. Он первый подошел. Его очередь - первая! Не суйся, чуешь! Не мешай!
- Первый, да худший! Он год торговаться будет! - Евхим, казалось, хотел во что бы то ни стало перехватить овец.
Он даже полез рукой под поддевку, как бы желая достать деньги. Но когда искоса глянул на "купца", увидел разочарованно - тот и не думал торопиться брать овец! Уступал свое право Евхиму не споря, даже охотно! "Не подцепили!" - подумал Евхим.
Не удалась эта затея и с другим "купцом", приведенным Ларивоном, и только третий - задиристый, курносый деревенский парень в расстегнутой шинели, - когда Евхим нахально ввязался в его разговор с Чернушкой, возмущенно загорелся:
- Овец я нашел!
- Мало что нашел! Нашел - не купил!.. - Евхим полез к Чернушке: - Почем продаете?
Парень, разозлившись, отрезал:
- Я беру овец!
Он резким движением выхватил из кармана гимнастерки кошелек, стал отсчитывать аккуратно свернутые рубли, тяжелые медяки. Руки его, с кривыми, неспокойными пальцами, непослушно дрожали.
- Эх, дешево продали! - "пожалел" Евхим вслух. - Я больше дал бы!
Он подмигнул Ганне, следившей за всем как-то невесело, и отошел будто бы недовольный. Однако, как только парень в шинели увел овец от Чернушки, он вернулся к подводе, озорно, громко захохотал:
- Все-таки один попался!
Мачеха, повеселевшая, почти счастливая, взглянула на него с восхищением: вот молодчина, хват!
- Спасибо тебе, Евхимко! Выручил ты нас, спас прямо!
Мы тут до вечера проторчали бы! И не продали б, может!
- Смотреть никто не хотел! - согласно отозвался Ганнин отец.
Евхим ответил скромно:
- Ну, чего тут благодарить! Как чужого все равно!..
Свои ж теперь, сказать, одна семья!..
- Свои. Верно, Евхимко!
Евхим влюбленными глазами посмотрел на Ганну.
- Может, пройдем поглядим, где что делается?
- Ага! Идите, идите! - охотно поддержала его мачеха.
Ганна не возражала; не только потому, что невесте не годилось возражать жениху, своему будущему хозяину, но и потому, что давно хотелось влиться в людской водоворот, таивший в себе, казалось, столько интересного. Стоя возле подводы, она видела так мало, да и стояние это наскучило ей!
- Ганнуля!.. - Отец отозвал ее в сторону, тайком, как большой подарок, дал помятый, потный рубль. - Может, захочешь купить что-нибудь!
Ганна поблагодарила, завернула бумажку в носовой платок, под охраной двух сильных парней направилась к другим подводам, в толчею и гомон людской толпы.
4
Первое время рядом с Евхимом она чувствовала себя неловко: как бы не девушка уже, не свободная, жена его. Но неловкость эта скоро улеглась, исчезла, внимание, мысли ее поглотило зрелище ярмарки. Вот дед стоит, опершись на воз, - может, чужой, - стоит, будто дремлет. На плечах деда висит связка обыкновенных лозовых лаптей, - кажется, не продал ни одной пары, а сколько возился с ними, как, наверное, устал, пока добрел сюда - в такие годы? Женщина, тоже немолодая, болезненная, держит на руках поношенную, выкрашенную в луковой шелухе холщовую сорочку, еще одна - за подводой - со свертком полотна... Мальчишка, белокурый, с настороженными, диковатыми глазами, продает шапку-кубанку, - кожаный верх ее протерт до белизны...
