Вирджиния резко отпрянула от него.
— Не надо, — выдавила она бездыханно. — Это… это гадко.
— Гадко? Потому что это не явилось всего лишь выражением моего почтения? Потому что предполагало с вашей стороны какую-то более явную реакцию, нежели просто… снисходительность? Потому что не соответствовало тем стандартам поклонения, которое вы привыкли ожидать от мужчин? Вы видели Эрнста, склонившегося у ваших ног; сейчас, похоже, на его месте оказался Белл. Ну так вот, моя любезная Лорелея, хотите вы этого или не хотите, а я определенно не принадлежу к их числу. И поцеловал я вас лишь потому, что сам захотел этого — только так. Когда понял, что хочу этого, я не стал терзать себя сомнениями на тот счет, обидит вас мой поступок или нет. Более того, если единственное, что вы обнаружили в нем, была лишь «гадость», так испробуйте вот эту разновидность проявления моей сущности… и эту… и эту! — Охваченный яростью, он, словно расставляя знаки препинания между последними словами, намеренно жестко припадал губами к ее рту.
Наконец они отпрянули друг от друга. Глядя поверх его плеча, Вирджиния намеренно не хотела останавливать взгляда на каком-то предмете. Он резко повернулся на каблуках, отошел в сторону и снова повернулся, лишь оказавшись у дверей своей комнаты.
— Вне зависимости от того, исправит это сложившуюся ситуацию или нет, скажу, что винить в ней вам следует лишь себя одну, — бросил он ей напоследок, а затем добавил: — Возможно, чтобы достаточно ясно указать мне на мое место, вам все же следовало одобрить мое предложение поселиться в каком-то другом месте!
И с треском захлопнул за собой дверь.
Она же окончательно призналась себе в том, что любит этого человека!
Заснуть этой ночью она не смогла. С сухими глазами ворочаясь и комкая подушку, словно вымещая на ее податливой плоти медленное горение своей боли, Вирджиния снова и снова оживляла и восстанавливала в памяти все до последнего пережитые ею унизительные мгновения и услышанные слова, покуда наконец не наступило утро и она снова не оказалась перед необходимостью встречи с Ингрэмом. Что же они теперь скажут друг другу? Что они вообще могут сказать? В каком направлении после вчерашнего яростного вечера будут развиваться их дальнейшие отношения?
Завтракала Вирджиния в одиночестве, страшась встречи с Ингрэмом и мысленно репетируя предстоящие попытки поставить ситуацию под свой контроль, ибо, как она твердо сказала сама себе, уступить ему в данном вопросе никак нельзя. Сидя в офисе и ожидая его прихода, она рисовала в своем сознании ту безвыходную ситуацию, в которой в итоге могут оказаться их отношения.
Наконец Ингрэм вошел, с холодной формальностью пожелав ей доброго утра. Ее молчание передалось и ему, тогда как она продолжала настойчиво твердить себе: «Ни в коем случае нельзя терять инициативу — нельзя!» Вирджиния наблюдала за тем, как он прошел к своему письменному столу, ничего там не сделал, просто постоял пару секунд, а затем повернулся и проговорил:
— Итак?
— Итак? — отозвалась она вялым эхом, в котором безнадежно затерялась вся ее «инициатива».
Ингрэм раздраженно мотнул головой.
— Итак… — на сей раз он уже откровенно передразнивал интонации ее голоса, — я допускаю, что в это утро вы едва ли испытываете ко мне самую искреннюю доброжелательность и симпатию, и все же, надеюсь, мне будет позволено поинтересоваться, какие чувства на самом деле переполняют вас в данный момент? Вы не находите подобное любопытство вполне справедливым?
Негодование. Смущение. Паника. Любовь вопреки всякой воле. Вслух же Вирджиния сказала:
— Мне казалось, что этот же вопрос я вправе задать вам самому — причем с гораздо большим на то основанием.
Он покачал головой.
— Ссору начали вы, а не я.
— А вы нанесли мне… оскорбление!
— Мы что, снова все начинаем? Скажите, чего вы все-таки от меня добиваетесь? Извинений за то, что поцеловал вас, заранее не поставив вас об этом в известность и не испросив соответствующего на то разрешения? Боюсь, однако, что вы все равно его бы не приняли. Я еще никогда не целовал женщину, чтобы при этом поцелуй не являлся символом признания чего-то такого, что определенно нравилось мне в этой женщине, и если вы оказались не способны принять мой поцелуй именно в таком качестве — что ж, это очень плохо, и единственное, что в подобной ситуации я могу сделать, — это пообещать вам, что ничего подобного впредь не повторится.
