Вот и удалось себя накрутить. Когда чувствуешь злобу или раздражение – делается легче. Более цельно. Менее больно. Более-менее. Менее-более. С ума схожу, с ума…
– Да, мой милый, ты же не можешь показаться в порядочном обществе в таком виде! Об этом надо позаботиться – ты же примешь от меня в подарок этот пустячок, верно?
Куда-то звонила по телефону – вероятно, служба, рассчитанная на самых что ни на есть новых русских, потому что одежду – шикарный костюм а ля карт, куртку, ботинки – все необходимое светскому кавалеру барахло доставили на дом уже через полчаса. Женя не видел, как Лиза расплачивается, но догадался о цене.
– Ты, значит, богата, барышня?
– О, сущие пустяки… Оставь, мой милый. Одевайся.
– Наследство папенькино?
– Отчасти, Женечка, отчасти. Претендовать на наследство после собственных похорон – это было бы забавно, верно? И потом – эти войны, эти смуты… Для одинокой женщины совсем непросто – а мой покровитель погиб еще в Первую Мировую…
– Попал под серебряный снаряд?
– Фи, какой же ты злой… Оставим это, прошу тебя…
– И все-таки ты богата.
– У меня есть состоятельные друзья…
«Или ты обираешь мертвецов. А может, продаешься живым? Своего рода фокус с клофелином – ночная фея упорхнула, а клиент мертв из-за засоса на шее… Ох, и весело же живется на том свете, господа!»
На улице уже совсем стемнело. Фонари медленно заполнились своим лиловым молоком. Вечер выдался более теплым, чем вчера – и моросил дождь. Водяная пыль окружила огни призрачными нимбами. На красивую пару оборачивались прохожие.
Перед тем, как остановить машину, Лиза протянула Жене бумажник.
– Платить надлежит мужчине, мой мальчик.
Женя заглянул внутрь. Зеленые купюры, кредитные карточки… Современная дама. Мертвая бизнес-вумен.
– Может, ты сама?
– Мне не хочется, чтобы о моем компаньоне говорили дурно, Женечка.
До чего ж мне везет на респектабельных дам. Ком-пань-он. Вот кто я. Фу, какая прелесть.
– Местечко это называлось «Лунный бархат». С фейс-контролем, или как это теперь говорится. Снаружи выглядело довольно обычно, а внутри… гм… Там у входа стоял охранник, здоровенный мужик в камуфляже, молодой, стриженый, рожа тупая и сонная – нормальный, тоже обычный бычара. Снаружи, как и заведение. А Лизе чинил политес – средневековый какой-то поклон отвесил. И на меня взглянул – профессионально, чтобы запомнить как бы… А я посмотрел в его бледную морду – мать моя женщина… И подумал, что в этом клубе скучно не будет.
Слова «Лунный бархат» были написаны колючей готикой, остро-голубыми мерцающими буквами над высокими дверьми, состоящими из темного дерева и тонированных стекол. Таким же голубым неоновым светом горели очень изящные чугунные фонарики справа и слева от двери. На площадке перед входом, выложенной новой фигурной брусчаткой, дожидались хозяев несколько иномарок, ухоженных, как любимые лошади.
И этот парадный подъезд в льдистом сиянии голубого неона, и эта стоянка шикарных автомобилей, и упырь в камуфляжной форме – все это вполне соответствовало бы Жениному представлению о клубе для самых, что ни на есть, «новых русских», если бы… если бы…
Если бы не оказалось, что внутри, за «контрольно-пропускным пунктом», нет ничего купеческого, евростандартного, обыкновенного. В глазах охранника, умных и цепких, мелькнуло багровое марево. За дверьми, в чудовищно высоком, как готический храм, холле, горели синими дрожащими огоньками странные свечи. Огоньки эти, похожие на блуждающие огни на осеннем болоте, почти ничего не освещали, только бросали на темный бархат тяжелых портьер живые колышущиеся блики. И в темной высоте, между невидимыми, но угадывающимися потолочными балками, колебался синеватый туман, колебалось, жило что-то, совершенно непонятное, от чьего присутствия на миг перехватило дыхание.
Из высоких приотворенных дверей в сумрачный зал тянуло сладким запахом ладана и болотной травы, снами и осенней корицей. И доносились рыдания скрипок и нежный голосок флейты, терзающий душу. Лиза сбросила на Женины руки свой невесомый зеленый плащ, и плащ вместе с его курткой вдруг, будто сами по себе, пропали непонятно куда – только мелькнуло милое бледное лицо с виноватой полуулыбкой.
