- Твоя обещать мне, что никогда не обидеть моя дочь, - произнёс, наконец, старик.
- Обещаю!
- Твоя обещать мне, что никогда не увозить моя дочь из племени.
- Обещаю!
Вот оно как получается. Жить им не в обустроенном доме, в уюте и тепле, а в кочевой юрте. Пусть. Ради неё он готов принять и эту жертву.
- О! - сказал вождь Соне и буквально толкнул её к Тадеушу.
Жених не оплошал, и через мгновенье она оказалась в его руках, все ещё испуганная, правда, и удивлённая. Племя огласило окрестности воем. Множество рук с опасными копьями взметнулись вверх.
- Иди, - сказал вождь. - Она тебе показывать.
Соня взяла его за руку и повела за собой, словно ей ещё вчера было известно в точности, что да как между ними произойдёт. Пройдя шагов триста, они очутились на поляне, где стояло конусообразное жилище, наскоро слепленное из сосновых и ольховых ветвей. Соня откинула полог, служивший защитой от лесных насекомых, и они ступили внутрь.
Ничего, кроме унылой лежанки, устланной звериными шкурами, здесь, конечно, не было. Коптил небольшой факел, прикреплённый к стене шалаша. Соня, кажется, начала приходить в себя. Она улыбалась и строила Тадеушу глазки. Потом села на лежанку и похлопала по ней ладонью.
Он сдвинулся с места, намереваясь принять её приглашение, но вдруг резко остановился.
Идиот! Как же это он, обладая теперь ключом, забыл снять с себя проклятую железяку? Да нет, не забыл. Это Провидение ведёт его. Ведь именно так и нужно было поступить: снять латы в присутствии невесты. А её латы, кстати, где? Чёрт! Она же дикарка. У них нет и не может быть этих условностей.
- Я сейчас! - сказал он и стал раздеваться.
Он с трудом отыскал на связке заветный ключ, дрожащими руками отпер замок. Латы с грохотом повалились на земляной пол юрты.
- Вот! Теперь я твой весь!
Его так и подмывало посмотреть, что же у него находится там, внизу живота, но он пока боялся. Зато за него это сделала Соня.
- Ого! - сказал она и сама стала проворно разоблачаться, скидывая с себя вместе с одеждой и всякие диковинные украшения, видимо, положенные ей по статусу.
Тадеуш сделал несколько шагов ей навстречу, самых долгожданных, наверное, в его жизни. И ночь проглотила их без остатка.
Глава 14
Солнечный луч коснулся лица Тадеуша, вынудив открыть один глаз. На втором покоилась Сонина рука. Он осторожно снял её и перенёс в сторону.
В дневном свете её голое тело было ещё более соблазнительным, и непривычные запахи её смущали его всё меньше, но что-то тревожное нащупал он в своих утренних мыслях. Что-то отнюдь не радостное.
Совершенной ли была их первая ночь, он не мог сказать. С чем сравнивать? Наполненной новыми ощущениями — да. Сдобренной долгими удовольствиями — безусловно. И Соня старалась ему угодить, демонстрируя... Умение, что ли. У неё хорошо получалось. Это ли было той занозой, в сердце с которой он проснулся? Да не может этого быть! Он современный человек и совсем не ханжа. Тогда что? Перспектива прозябания в шалаше всю оставшуюся жизнь? Теплее. Но всё равно не то. Вероятность того, что он не уживётся с дикарями и не примет их устоев? Возможно. Но было и что-то ещё.
Что же?
Ты никогда не простишь себе предательства памяти своего отца, сказал он себе. Дерево, лишённое корней, не устоит и при малом ветре. Ты можешь сколько угодно ненавидеть то, как живут садоводы, но просто так бросить оставленное тебе наследство, перечеркнуть нажитое отцовскими руками и умом — это предательство, слабость, и подлость. И это так же гадко, как и проклинаемая тобой жестокость садоводов по отношению к дикарям. Или заскорузлые полесские обычаи.
Ему нужно немедленно появиться в садоводстве хотя бы для того, чтобы убедиться, что всё в порядке. Отдать последние распоряжения... Рабам? Да, его рабам. И посидеть в одиночестве, наедине с мыслями. А потом он вернётся сюда и заберёт Соню с собой. Тихо, без шума, вопреки данному обещанию. Но лучше уж нарушить слово, данное дикарю, чем предать свой собственный род.
Быстро же сбывалось пророчество пана Рауля.
Он не стал будить Соню. Без суеты оделся и крадучись выбрался из шалаша наружу.
