Ее неприязнь к Теджу была намного сложнее. Она знала, что он заботился о ней; и он всегда очень осторожно напоминал ей о том, что у нее всегда есть выбор, и возможности этого выбора даже намного шире, чем у остальных Старейшин. Но… ей не хотелось быть загнанной в угол несчастной душой, которая просто выйдет из игры, спутав ему все карты.
Нима сама не понимала, почему так вышло, но после того, как она открыла свое сердце стольким людям, она чувствовала себя так, словно у нее не было больше голоса.
* * *
Через два месяца после того, как Ниме исполнилось тринадцать, посреди ночи послышался рев сирен, и первые снаряды пролетели над Столицей.
Нима поступила так, как они много раз повторяли на учениях, действовала быстро и на автомате, сердце глухо стучало о ребра, и этот бешеный пульс гнал прочь любые эмоции. Через несколько минут она уже сидела, сжавшись комочком, в бомбоубежище. На Ниме все еще была ночная рубашка, по одну сторону от нее находился военный министр, по другую — начальник транспорта. Она обхватила себя руками, но никак не могла согреть ладони.
Военного министра вызвали в соседнюю комнату на совещание с президентом. Нима прижалась спиной к стене. Окон не было. «Как в тюремной камере, — подумала она. — Мы заперты в ловушке собственной безопасности».
Но Нима не была здесь в безопасности. Она пребывала в мучительном ожидании собственной смерти, после которой все вздохнули бы с облегчением и обрели защиту.
Было в этом нечто поэтическое, но она не могла сосредоточиться и понять, что именно.
Нима положила руку на свое громко стучащее сердце. Ей стало интересно, сможет ли она нащупать капсулу с кодом доступа к серийным ракетам?
Однако в ту ночь президент не вызвал ее. И на следующую тоже. И в ту, что последовала за ней, когда снова завыли сирены противовоздушной обороны. Прошло семьдесят четыре дня, за время которых были сданы стратегически важные рубежи и оккупационные войска вторглись на полуостров, когда он позвал ее к себе.
Войдя в комнату, Нима увидела, что президент был один, и он плакал.
Он взял ее за руки. Его ладонь была мокрой от слез, но Нима словно оцепенела.
— Прости, — сказал он, прерывисто дыша, — мне так жаль.
В этот момент у Нимы стало покалывать лицо. Ей хотелось, чтобы напоследок ее посетила какая-нибудь глубокая и важная мысль, но в голове было пусто.
Она заставляла себя дышать. Это было тяжело.
— Если тебе нужно… немного времени, чтобы попрощаться с кем-нибудь или…
— Пожалуйста, закончите с этим поскорее. — Если он сделает все прямо сейчас, она сможет быть смелой. Ей не хотелось прожить еще один день в гнетущем предчувствии скорого конца.
Президент как будто с неохотой отпустил ее руки. Он подошел к столу и открыл украшенную орнаментом церемониальную шкатулку.
Внутри лежал кинжал. Его блестящее лезвие приковало к себе взгляд Нимы, и она не могла отвести его.
Президент нажал на кнопку звонка. В кабинет вошли несколько советников и генералов. Высокие, серьезные, с хмурыми лицами.
— Свидетели, — пробормотал президент. — Согласно постановлению совета…
Он взял кинжал за рукоятку. Его рука дрожала.
Нима не испытывала к нему сочувствия. Она лишь надеялась, что его рука не будет дрожать так же сильно, когда он ее опустит.
А потом это случилось… он это сделал.
Кинжал со стуком упал на стол.
— Найдите мне другой выход! — Его слова разорвали тишину и, словно мяч для боулинга, ворвались в ряды генералов. Никогда еще Нима не видела президента таким сердитым. Он повернулся к ней: — Убирайся!
Она убежала.
Она остановилась, лишь когда оказалась в своей комнате, ее ноги подкосились, она зашаталась и упала навзничь на покрытый плетеным ковром пол. Ее всю трясло, грудь тяжело и быстро вздымалась, затем ее вздохи переросли в ужасные, душераздирающие рыдания, и дрожь все никак не унималась.
«Он позовет меня обратно, он позовет меня обратно, он позовет меня обратно, и он сделает это…»
Только он не позвал. Солнце село, но Нима не смогла уснуть, а на следующий день ее навестил Тедж.
Он ворвался в ее комнату и сжал в таких крепких объятиях, что она не могла вздохнуть.
