Нима сидела в углу президентского офиса в Башне и грызла кончик своего стилуса. Это была дурная привычка, учителя старались отучить ее, но у них ничего не вышло. Теперь она носила ливрею, как и все сотрудники башни, ее тонкие волосы были заплетены в аккуратные косички, как и у остальных ассистентов и слуг, но тем не менее всем про нее было известно: она замечала, как люди обходили ее стороной и перешептывались, стараясь не смотреть в ее сторону.
— О чем это ты так призадумалась?
Нима подскочила от неожиданности. Она старалась как можно больше общаться с Отто Ханом, но он по возможности избегал ее и совсем мало с ней разговаривал. Президент благодарил ее, когда она приносила ему документы, напитки или его личные вещи, и никогда ни о чем не спрашивал.
— Пытаюсь придумать рифму, сэр, — честно ответила она.
— Рифму? Для чего?
— Мне нравится поэзия. — Она закрыла свой блокнот и повернулась, чтобы он мог смотреть ей в лицо со своего места за широким президентским столом. — Я знаю, не у всех стихов бывает рифма. Но я не настолько хорошая поэтесса, чтобы сочинять стихи без рифмы.
— Так ты поэтесса? Ну ладно, прочитай мне что-нибудь свое.
Румянец разлился по шее Нимы. Наставники в Ордене всегда поощряли ее интерес к поэзии — они говорили, что это хорошо, если курьерами становились разносторонние люди; о детях, обладающих индивидуальностью, будут особенно горевать в случае их гибели; к тому же всегда оставалась надежда, что даже те, кого в итоге выберут курьерами, смогут вырасти и стать взрослыми. Однако Нима никогда еще не читала вслух свои стихотворения.
Большинство написанных ею стихов были совсем бесцветными. Еще вчера она написала стихотворение под названием «В следующем году?». Там были строки: «Древо персика стряхивает лепестки / Радостным розовым снегом / Крепко я их прижимаю к груди / Как последнее, что осталось в мире этом».
Президент по-прежнему казался ей слишком грозным, и она боялась читать ему свои стихи. А вдруг он накричит на нее? Или хуже того, проигнорирует или посмеется над ней — ведь он был тем самым человеком, от которого зависело все.
— Вот стихотворение, которое я написала, пока мы посещали одно аграрное государство несколько недель назад, — сказала она, быстро решив, что этот стих абсолютно безобиден и его можно прочитать. — Про милые фермы, которые мы спасаем. — Она вздохнула и прочитала его, прежде чем от волнения лишилась дара речи.
Нима смогла прочитать все пять строф, но в самом конце голос ее дрогнул. Отто Хан улыбался. Она и не знала, что он умел улыбаться.
— Это все ты сама сочинила? — спросил он, когда она закончила.
— Да, сэр.
— Ну надо же! — Он встал, подошел к ней и посмотрел в окно Башни на освещенное солнцем лоскутное одеяло Столицы внизу. — Нима, я люблю наш народ. Ты можешь это понять?
— Думаю да, сэр. — Нима тоже любила свой народ. Ее учили истории страны с тех пор, как она научилась ходить. — Мне кажется, что я люблю всех людей. Но особенно мне нравится, что для нас также очень важны жители всех остальных стран.
— Ох уж этот твой Орден. — Он положил свою короткую шершавую ладонь ей на плечо. — Я по-прежнему не согласен с ним. Но я буду очень рад, если ты сможешь вырасти и поспорить со мной по этому вопросу.
— Сэр?
Его губы задрожали.
— Я не должен этого говорить, но ты заслуживаешь того, чтобы знать об этом. Война идет хорошо. Все идет хорошо. Сегодня мы получили известие о том, что… хмм… скажем так, скорее всего мне не придется принимать решения, которое вообще никому не следовало бы принимать.
Странное приятное чувство легкости охватило вдруг Ниму.
— И все равно я считаю, что твое присутствие здесь — это варварство, — продолжал Хан.
Набравшись мужества, Нима вскочила и схватила президента за руку.
— Что вы там видите? — спросила она. — Когда вы смотрите в окно на Столицу, на всех этих людей и дома, что вы видите?
Он взглянул на нее с нескрываемым удивлением.
— Думаю, я вижу… прогресс. Процветание. То, что стоит защищать.
— В Ордене нас учили смотреть на город и представлять… то, что случилось два столетия тому назад, — сказала Нима. — Они говорили нам не думать обо всем городе, потому что он слишком большой. Нужно смотреть на отдельные маленькие фрагменты. — Она указала на улицы, которые пересекались внизу под ними. — Например, на ту женщину в зеленом пальто. Вот она здесь, и вдруг… исчезала. Пара, которая держится за руки и напоминает влюбленных голубков. И они тоже исчезают. Все птицы, вся улица, магазин, который торгует цветами, и дети, играющие перед ним. А потом мы должны были подумать о своей семье. Если у вас есть родители, или друзья, или те, кого вы любите, то они тоже могут исчезнуть. Все сразу. — Нима облизнула губы. Она никогда еще не говорила с президентом так долго. — Весь город. Вот что случилось двести лет назад. Хейвиниты
