Последнее, что осталось в мире этом
Толпа протестующих разрасталась и упрямо двигалась сквозь метель, люди все сильнее сжимались в комочки от холода, пока не стали похожими на целеустремленных жуков. Они то шли вперед, то разворачивались и брели назад, покачиваясь и петляя, их головы были наклонены, чтобы защититься от ветра, но голоса звучали пронзительно, когда они начинали скандировать:
Не убивайте детей, уничтожьте ракеты!
Пока не погибли на свете все мы!
С чердака, находившегося на высоте третьего этажа, Нима наблюдала, как они брели и кричали. Она невольно ловила себя на мысли, что они даже не потрудились придумать хорошую кричалку. К слову «ракеты» было не так уж и сложно подобрать рифму: «планеты», «ответы», «беды»…
Нима прислонилась лбом к оконному стеклу. Оно было таким холодным.
Она еще не знала, что ее наставник стоял в дверном проеме у нее за спиной. Тедж уже несколько раз открывал рот, чтобы заговорить, но вместо этого лишь глотал ледяной воздух. Тедж был не из тех, кто при первой удачной возможности прибегает к самообману, но ему тяжело было расстаться со всеми иллюзиями, чтобы одержать победу в моральной борьбе с самим собой.
И он проиграл эту битву.
— Тебе не стоит смотреть на это, — сказал он Ниме. О, великий мир, как же на чердаке было холодно! Он спрятал руки в рукавах своей мантии, удивляясь тому, что Нима даже ни разу не вздрогнула.
Дети всегда были выносливыми. Слишком выносливыми.
— Теперь это моя обязанность, — сказала Нима в оконное стекло, и ее слова повисли туманом на стекле.
— Так не должно быть. — Теперь, когда он окончательно сдался, слова вылетали изо рта Теджа так, словно он хотел, чтобы они проникли в самое сердце девочки и не выпустили бы ее отсюда. — Ты ведь понимаешь это, верно? Ты можешь… ты можешь отказаться.
Нима знала. Наставники внушали ей, что у нее всегда будет выбор. Но они также объясняли, почему ее обязанности были так важны, и почему их должен был исполнять кто-то совсем юный: если не она, то кто-нибудь из ее одноклассников.
И она верила им. Она верила в Орден и во все, за что они выступали.
Смерть пугала ее. Сильно пугала. Само это понятие было таким всеобъемлющим и мрачным, что просто не умещалось у нее в голове. Но оно пугало ее не настолько, чтобы обмануть доверие, особенно после того, как было названо именно ее имя.
Разумеется, в новостях утверждалось, что она не имела права выбирать подобную жизнь, а Орден проклинался за следование старым методам. «Десятилетки еще слишком малы, чтобы принимать подобные решения; они не способны самостоятельно делать выбор; это бесчеловечно!» Некоторые хотели, чтобы Орден был распущен. Другие — чтобы их указам следовали только взрослые, люди, которые уже переступили через магический порог, позволявший им сказать «да» спасению мира.
В тех же новостях, но уже не таким уверенным тоном, обсуждался вопрос — означало ли уничтожение традиций, связанных с Орденом, ликвидацию национального запаса серийных ракет.
— Ты учил меня этому, — сказала Нима Теджу. — Что это важно. Наша роль важна.
«Но твоя жизнь важнее!» — хотел крикнуть ей Тедж. Ему хотелось обнять ее как свою дочь, а не как одну из учениц, пусть это и стало бы предательством всего, за что он сражался.
— Это не обязательно должна быть ты, — с трудом выдавил он из себя. — Мы не знали, что так выйдет. Ты можешь отказаться. Можешь сказать ему «нет».
