— Вы уверены? Потому что я не могу больше ждать.
Казальс улыбнулась.
— Вы слишком ответственный. Идите домой, завтра босс будет на месте.
Перучо поблагодарил ее и удалился прочь легкой походкой. На душе у него было еще легче.
И действительно — ему не стоило переживать. Если бы случилось что-то серьезное, Казальс знала бы об этом; без своей невероятно расторопной секретарши босс не нашел бы свою собственную тень. К тому же она как обычно была мила и дружелюбна с Перучо.
Он покинул здание, охваченный чувством эйфории, как будто с его плеч свалился тяжелый груз. Он даже стал немного насвистывать. Манипулируя информацией и создавая свой собственный мир, Перучо испытывал чудесное волнение: это было сродни искрам во тьме, ярким пятнам в серой реальности, в которую погрузилась планета после глобальных катастроф в конце пятидесятых.
Воздушный агент пролетел мимо, не обращая на Перучо никакого внимания. Его ботинки едва не коснулись плеча Перучо. Однако встреча с ним не напугала, а, напротив, успокоила Перучо. Все снова наладилось.
Он мог пойти на ночной блошиный рынок Энкантс и отыскать там какие-нибудь старинные книги, чтобы потом почитать в свое удовольствие. Или вернуться к себе в квартиру и приступить к следующему проекту. Возможно, о лечебных источниках… у него были кое-какие идеи, и они не давали ему покоя, бурлили в нем, как вода в горячих ваннах, о которых ему так хотелось написать.
Да, он должен был сделать что-нибудь в этом духе. Почему же тогда он двигался в направлении, указанном на бумажной змейке, подброшенной утром? «Каррер де н’Арай». Почему он запомнил это название?
Ему следовало бы избегать неприятностей. Безумием было идти в это место, указанное в послании. Что, если эта записка была не розыгрышем, а какой-нибудь бюрократической ловушкой? Что, если кому-то стало известно о его правонарушениях? И — это пугало его больше всего — что, если эти незнакомые друзья на самом деле пытались помочь ему избежать наказания?
Но Перучо ничего не мог с собой поделать. Он был обречен, загнан в угол собственным любопытством, поэтому шел в сторону Портаферриссы с застывшей на губах фальшивой улыбкой. Странно, но здесь, на улице его страх многократно усилися, стал еще сильнее, чем в офисе. Возможно, на рабочем месте, где все было таким знакомым, он чувствовал себя увереннее.
Ах, ну что за улица — пустыня, да и только. Когда Перучо был моложе, Барселона бурлила жизнью. Он помнил кинотеатр «Лес Делисьес», где вечно толпились дети, рабочие и старики; помнил, как поднимался на гору Тибидабо с ее жутковатым музеем автоматов; ходил в парк Цитадели с его потрясающей оранжереей. Но тот город навсегда утрачен. Бомбы падали, словно дождь, уничтожая целые кварталы и даже районы, стирая мир, целую эпоху.
Он почти добрался до Портаферриссы, когда за углом заметил лучника. Частично скрываясь в тени, женщина в форме городской уборщицы натягивала тетиву лука и целилась стрелой в кота. Вид у нее был напряженный.
— Даже не знаю, что делать, — посетовала она. — Кот не может спуститься с крыши и постоянно мяукает. Бездомный кот может стать источником антисанитарии и потенциальным разносчиком заразы, нам уже поступали жалобы от соседей. С другой стороны… он кажется таким растерянным. Но я не могу добраться до него и спустить на землю. Возможно, если бы у меня получилось сделать это, у бедного животного появился бы шанс?.. Его можно было бы отправить в зоопарк?.. Или все-таки стоит пристрелить его?
Перучо почувствовал, как у него начал покалывать нос, как от разряда статического электричества, или когда к самому твоему лицу подлетает назойливое насекомое. Это было чудесное ощущение — предвкушение чего-то неожиданного. Он так редко испытывал подобное чувство, и оно так приятно смешивалось со страхом, который все еще не отпустил Перучо.
«Любопытство убило кошку», — подумал Перучо. По-каталонски эта поговорка звучала как: «Qui escolta pels forats, sent els seus pecats», что означало: «Тот, кто из любопытства заглядывает в неподходящие места, находит там свои собственные грехи». В обоих случаях зло, или дьявол, скрывались в жажде новизны, информации, знаний. А эта женщина с луком выглядела как воплощение или, как сказали бы древние, олицетворение любопытства.
