Жители Исиувы затаили дыхание и ждали. Тасе никогда ни к кому не проявлял интереса, несмотря на все старания Вождя. Даже его няньки не могли заставить его что-нибудь сделать. Он всегда держался особняком, и Вождь смирился с тем, что его сын проведет всю свою жизнь в одиночестве. Для Тасе не было места в мире будущего, где выжить можно лишь посредством всеобщей сплоченности и порядка. Но с этим Вождь еще не готов был мириться, в его душе все еще теплилась слабая надежда относительно Тасе, надежда, которая неожиданно вновь вспыхнула.
Вождь откашлялся и попросил пока поместить Нату под охрану. Она провела взаперти весь день и поняла, что ее не выгонят из деревни.
Беглецов никогда прежде не оставляли в деревне. Наказание всегда было одним и тем же после вынесения приговора суда: часовые открывали ворота и начинали выталкивать осужденного, пока он не оказывался в нескольких шагах от бамбукового забора. А затем ворота запирались, несмотря на все крики и мольбы. Но осужденные не уходили, и ветер приносил в Исиуву их крики о помощи. А затем боги дюн начинали свистеть, тогда крики обрывались, наступала тишина, а Исиуве ничего больше не угрожало.
На следующее утро Нату вывели перед жителями Исиувы. Вождь сказал, что для нее это стало уроком. И не стоило вот так впустую прогонять ее только потому, что она по своей детской глупости последовала дурному примеру своей матери. Жрецы помолятся за нее богам во время их следующего путешествия в пустыню, а она в это время должна будет работать во благо племени. И работа ее будет заключаться в том, чтобы стать верным товарищем Тасе, помочь ему приспособиться к жизни в обществе, стать сильнее и подготовиться к той роли, которую ему предстояло выполнять в будущем.
Жители Исиувы бормотали что-то себе под нос, кивали, хвалили мудрость и доброту Вождя. И тогда Ната поняла, что мама была права: боги жили вовсе не под дюнами, боги — это слова, которые прочно засели у всех в головах. Тогда она и приняла решение, что непременно уйдет еще раз.
Когда жители поселения разошлись, Старейшины конфисковали в свой архив все ее находки. Тасе сидел на коленях в пыли совсем близко, едва не касаясь ее своим носом, дыхание мальчика участилось от волнения.
— Ты тогда почувствовала это? — шепотом спросил он. — Там, снаружи? Ведь так пахнет сила, правда?
Они уходят в сумерках, взявшись за руки. Их сердца бьются в унисон. Часовым труднее увидеть их среди песков в полумраке, когда уже невозможно различать отдельные предметы, а дюны вдалеке превращаются в смутные тени. У них нет фонаря, они ориентируются в темноте, опираясь лишь на воспоминания Наты, тащат с собой еду и воду, которую ей удалось раздобыть. Они надели тонкие плащи, чтобы двигаться быстрее. Ночью в пустыне холодно, и у Тасе начинают стучать зубы.
Всюду, куда ни бросишь взгляд, только песок, пыль и ветер, а еще гребни и вершины дюн — маленькие и большие. Самые огромные дюны, под которыми погребены руины погибших городов, что были здесь еще до Исуивы, образуют на горизонте тени, освещенные меркнущим красным светом. Ната и Тасе стараются не подниматься даже на самые низкие дюны, чтобы не привлекать к себе внимания. Песок под ногами прохладный и на нем хорошо видны следы. Ната знает, что с наступлением утра их легко смогут отыскать преследователи из Исиувы: достаточно будет одного верблюда или нескольких самых быстрых часовых.
Тасе почти все время идет молча. Он лишь немногим младше ее, но из-за своей молчаливости кажется не по годам взрослым. Ната помнит, как однажды повторила ему слова матери. Когда-то она в них не верила, но теперь все изменилось. «Ты сама по себе богиня. А еще ты — дюна, и дюны не станут проглатывать самих себя. Не позволяй Исиуве убедить тебя в обратном».
Ната видит, как Тасе кутается в плащ и смотрит вперед, он не сводит взгляда с темных очертаний на горизонте, напоминающих волны. Вождь не знал, что своим наказанием он позволил ей все осознать. Ната должна была стать компаньонкой Тасе, так как только она понимала, почему он был таким, ведь его мучили те же вопросы, что и ее. Они оба выросли, слушая непрерывный шелест, которым была наполнена Исиува, не зная, были ли они нормальными или такими же сумасшедшими, как их матери; все эти вопросы сплелись внутри их в тугой узел, развязать который можно было, лишь покинув деревню. Они всегда знали, что так или иначе им непременно удастся найти женщин, подаривших им жизнь и вдохнувших в них это пламя свободы, которое невозможно было погасить; что только там они обретут настоящий дом.
