В изумлении она открыла глаза:
— Что с тобой?
— Краски.
— Что?
— Перед глазами — одни только краски.
Жена привстала и села на кровати.
— Как это, одни только краски?
— Здесь белый, там коричневый, вот и все.
— Ты не видишь меня?
— Нет, только краски.
— Ты с ума сошел! Послушай, — стала трясти она меня за руку. — Ответь мне!
— Не мешай мне смотреть на краски, — бормотал я.
— Ты свихнулся! Послушай! — взмолилась она. — Какие еще краски?
— Чудесные, — ответил я.
Поколебавшись, она спросила:
— Чудесней меня?
— Да.
— Ну, нет… — Жена уткнулась лицом в подушку. — Только не это… Взгляни на меня, котик, скажи, ты меня еще любишь? Да?
— Люблю.
— А краски?
— Еще больше.
— Ты что, никогда их не видел?
— Не так, как сейчас.
Я чувствовал, что без объяснения не обойтись. Жена была убита. Она плакала, иногда поднимая голову, чтобы посмотреть на меня сквозь слезы.
А я любовался красками. Боялся шевельнуться и не знал что делать.
Вдруг жена соскользнула с постели и бросилась к чемодану. Лихорадочно порывшись, она извлекла наконец из него пару темных очков от солнца. Забравшись с очками на кровать, она с размаху напялила мне их на нос.
— Видишь теперь краски?
— Нет.
Жена навзничь повалилась на кровать.
Я смотрел на потолок, но там было черным-черно. Я бы скинул очки, да было жалко жену. К тому же я успокоился. Перестал тревожиться. Оба мы успокоились.
Когда мы спустились в обеденный зал, официант, разносивший закуски, любезно спросил, кивая на мои темные очки:
— С глазами плохо, синьор?
— Нет, — опередила меня жена. — У моего мужа, — развязно заявила она, — рябило в глазах от красок.
Официант уставился на нее.
— От красок жизни. Понятно?
Официант ничего не понимал.
— Сейчас, во всяком случае, он видит как все нормальные люди, — резко оборвала жена разговор и принялась за ветчину.
Девушка не выдержала и засмеялась. Он тоже улыбнулся. Ссора, вспыхнувшая в нескольких шагах от них, достигла апогея. Размахивая руками, женщина непрестанно повторяла:
— Извольте просить прощения! Извольте просить прощения!
Страсти бушевали на протяжении пяти-шести остановок. И все из-за синьора, который вошел с передней площадки и толкнул пожилую женщину. Он, должно быть, не извинился, ибо тут же подвергся яростной атаке, которая из-за брошенного сквозь зубы ругательства переросла скоро в настоящую истерику. Теперь, казалось, ничто не могло удержать женщину. Со сверкающим взором наседала она на господина, который старался забиться в угол справа от водителя.
В трамвае началась цепная реакция. Послышались возмущенные «ахи» и «охи». Часть публики потешалась. Девушка впереди него заливалась хохотом, как на стадионе. Ему пришлось потесниться, чтобы освободить немного пространства. Глядя на нее, он еле сдерживал улыбку.
Девушка заметила это и бросила на него быстрый взгляд. У нее были темные пышные волосы и легкий пушок над губой.
Почувствовав, что он продолжает смотреть на нее, она слегка смутилась. Он отвел глаза, пытаясь углубиться в чтение. Но строчки бессмысленно запрыгали перед глазами. Он никак не мог сосредоточиться, чувствуя, что его охватывает странная дрожь, прекрасно знакомая ему по холостяцким временам. Но сейчас все это было некстати, не надо было обращать внимание на девушку или думать о ней.
Но та снова обернулась к нему. Она явно чего-то ждала. Продолжая читать, он закусил губу и подумал: «Только не лезть в разговор».
Трамвай проехал еще одну остановку. Впереди опять заспорили.
— И не надоело им? — сказал он неожиданно для себя.
Девушка с готовностью откликнулась:
— Видать, он здорово ее обидел!
— Сама напросилась.
— Конечно, — нервно засмеялась она. — В трамвае чего только не насмотришься, верно? Сколько при мне уже было ссор, а я и месяца не работаю в городе!
Она говорила довольно развязно, с уверенной улыбкой на лице. Добавила, что служит в одной из фармацевтических фирм. Полседьмого кончает работу. Слушая ее, он улыбался и часто поддакивал: да, жить в деревне скучно, в городе, конечно, привольней, больше развлечений. Она держалась непринужденно и вела с ним разговор без всякого стеснения. Впрочем, он и не ожидал другого: в ее движениях, взгляде было что-то животное. Ощущая эту чувственную закваску, он вел себя все естественней и спокойней. Ее вызывающая красота не смущала его, у него уже были такие знакомые. Не надо было только очертя голову бросаться на приманку или проявлять поспешность. Поддерживать обычный любезный разговор, не больше, подумал он про себя.
