Женщина подошла к нему. — Что-то не так?
— Не беспокойтесь, — ответил рабочий, разглядывая счетчик. — Обычная проверка. Мы проводим ее во всем районе. Потом я должен объяснить вам некоторые правила. Есть еще кто-нибудь в доме?
Женщина заколебалась. — Почему вы спрашиваете?
— Видите ли, синьора, — сказал рабочий, поднимая кверху рычажок счетчика, — существуют правила безопасности, и надо, чтобы все их знали.
Женщина с минуту помолчала, потом сказала:
— Хорошо, не буду вам мешать.
Рабочий зажег одну из горелок, потом снова склонился к счетчику. Слышно было, как в кухне тикает будильник, стоявший на мраморной полке.
Как только рабочий услышал, что в прихожей закрылась дверь, он направился к окну и распахнул его.
На небольшом посыпанном галькой пространстве между домом и стеной сада не было никого. На шезлонге в углу лежала газета.
На цыпочках рабочий вернулся в прихожую. Первая дверь слева вела в небольшую ванную комнату с полуоткрытым окном, выходившим в сад.
Осторожно закрыв эту дверь, он замер на минуту перед следующей. Оглянувшись, нет ли кого вокруг, толкнул ее.
В комнате спиной к нему сидел мужчина средних лет в пижаме и из-за штор выглядывал на улицу.
— Извините, — сказал рабочий. — Я думал, здесь ванная.
Мужчина не двинулся с места и не обернулся.
Рабочий медленно закрыл дверь и прошел в ванную комнату. Когда он поднес спичку к нагревателю, газ загорелся голубым огоньком. Он услышал, как мужчина вышел из комнаты. Постучав по баку, рабочий прибавил газа.
Подождав минутку, он погасил огонь. Едва он вернулся на кухню, как на пороге показалась хозяйка и, слегка волнуясь, сказала: — Если вам что-нибудь понадобится, обращайтесь, пожалуйста, ко мне.
— Извините, — сказал рабочий, наклоняясь к счетчику. — Но мне нужно было проверить газ в ванной.
И добавил: — Через минуту я закончу.
Женщина снова удалилась. Слышно было, как она, понизив голос, говорит с кем-то за закрытой дверью. Потом она снова появилась на кухне.
— Извините, — выдавила она из себя через силу, хотя и весьма твердо. — Вы не могли бы дать на минутку ваше направление?
— Но вы уже его видели, — ответил рабочий, упираясь руками в полусогнутые колени.
— Мне нужно проверить одну вещь.
Она протянула руку и ждала. Рабочий снова вручил ей бумагу.
— Спасибо. Я сейчас.
Когда хозяйка вернулась, у нее был взволнованный вид. Пальцы слегка дрожали, когда она отдавала документ.
— Я закончил, — сказал рабочий, засовывая направление в карман. — В ближайшие три дня с десяти до одиннадцати газ не включайте. Понятно? Ваша установка, как и остальные в районе, пострадала от бомбежек.
Помолчав, он добавил:
— Поэтому нужно еще кое-что проверить. После обеда я приду со своим напарником. Вы будете дома?
— Да.
— Тогда до встречи, синьора, — сказал рабочий, поднимая с пола сумку.
Не прошло и часа, как рабочий снова подошел к калитке. Бросив взгляд на своего товарища и на Трави, стоявшего на противоположной стороне улицы, возле киоска, с газетой в руках, почти скрывавшей его лицо, он позвонил.
На этот раз шторы не шелохнулись. Подождав несколько секунд, рабочий позвонил снова. С улицы слышно было, как в доме звенит звонок. Отпустив кнопку, рабочий обернулся к Трави, который недоуменно выглянул из-за газеты.
— Звоните хоть целый день, все равно никто не откликнется, — сказала киоскерша, обращаясь к Трави.
— Вот как?! — пробормотал Трави, пытаясь изобразить изумление на лице. — Откуда вы знаете?
— Они уехали полчаса назад, он и жена.
— Как уехали?
— Так, навсегда. Так они мне сказали, — ответила киоскерша тоже с некоторым смущением. — Они мне оставили своего кота.
Трави попытался улыбнуться: — А мебель и все прочее?
— Этот дом в ведении Комиссариата по распределению жилплощади. А вы их знали?
Трави никогда не забыть чувства, которое он испытал, войдя в это пустое жилище. Оно напомнило ему музей в провинции, который он посетил несколько лет назад, где в одном из залов была воспроизведена обстановка буржуазного дома XIXвека. И здесь все было так же тихо и обезличено. Нет, сюда больше не вернутся. Он вспомнил, как киоскерша сказала «навсегда», и понял, что это правда. Больше всего его поразил безупречный, почти невероятный порядок. Обитатели дома были готовы, казалось, покинуть его в любой момент. Все необходимое для отъезда, похоже, было заранее приготовлено. Для отъезда без промедления и возврата. Только что покинутое жилище напоминало Трави постепенно остывающее бездыханное тело. Он вспомнил, что в дни подполья единственной реальностью для него было сознание временности, преходящести всего, что его окружало. Он знал, что нельзя привязываться к определенному месту, к человеку, предмету, и эта невозможность поддаться искушению любовью, дружбой, домашним очагом вызывала у него душевную боль. Нутром он чувствовал, что в сопротивлении искушению — его сила и спасение, но в душе горько завидовал своему воображаемому двойнику, который уступил бы соблазну. Те муки, которые он испытывал в течение двадцати лет, для Лози, видимо, еще продолжались. Неизвестно было, однако, так ли уж болезненно он их переживал. Представить себе это было трудно.
