— Уголь в Ньюкасл. Но это неважно. Главное, что мысль верная. Благодарю.
— Мои мысли всегда верные.
Заметив, что я откусил второй кусок, он подошел к плите, чтобы испечь еще лепешку.
— Я читал объявление и видел вещи, которые ты принес в чемодане. Говорят, самые опасные для детективов дела — те, что связаны с похищением ребенка.
— Может, да, а может и нет, все зависит от обстоятельств.
— За все годы, что я работаю у Вульфа, это первый случай, когда он расследует похищение.
Я глотнул кофе.
— Послушай, Фриц, ты все ходишь вокруг да около. Ты же мог прямо спросить: «Это похищение?» — и я бы ответил: «Нет». Потому что никого не похищали. Конечно, ты видел детскую одежду. По секрету могу сказать, одежда действительно принадлежит ребенку. Мы пока еще не решили, будет ли ребенок жить здесь, и я сомневаюсь, что его мать переедет сюда, но слышал, что она прекрасный повар, и если ты когда-нибудь возьмешь длительный отпуск...
Он уже подошел ко мне с новой лепешкой, и я потянулся к помидорам и лимонному джему. Со сливочным маслом я уже попробовал.
— Ты настоящий друг, Арчи, — произнес он.
— Самый настоящий на свете.
— Конечно. Хорошо, что ты предупредил меня. Теперь я успею найти другую работу. Это мальчик?
— Да. По крайней мере, выглядит как мальчик.
— Прекрасно. Ты знаешь, что я сделаю? — Он вернулся к плите. — Я буду класть корицу во все блюда!
Я выразил ему свое мнение по данному вопросу, и мы продолжили разговор. Не дожидаясь, пока спустится Вульф, я выполнил свои утренние обязанности (распечатал конверты, вытер пыль, выбросил мусор из корзин, оторвал вчерашние листки с настольных календарей, налил свежей воды в вазу на столе Вульфа) и взбежал по лестнице в оранжерею, чтобы сообщить ему о последних событиях. Июнь — не лучший месяц для показа коллекции орхидей, особенно такой, как у Вульфа, — больше двух сотен видов. В первой комнате — тропической — бросалась в глаза лишь пара цветных пятен; в следующей, промежуточной, орхидей распусти¬ лось побольше, но не как в марте во время буйного цветения; в третьей, прохладной, комнате цветов было еще больше, правда, не таких ярких. В последней же, где стояли цветочные горшки, Вульф и Теодор Хорстман разглядывали узлы на корневище. Когда я приблизился, шеф повернул голову и проворчал: «Ну что тебе?». Прерывать его работу в оранжерее можно только при крайней необходимости.
— Ничего срочного, — сказал я. — Просто пришел сообщить вам, что хочу взять один цветочек Cypripedium lawrenceanum hyeanum. Буду носить его в петлице. Позвонила женщина насчет пуговиц. Мы встретимся в двенадцать тридцать, и она узнает меня по цветку.
— Когда ты уйдешь?
— Сразу после двенадцати. По дороге зайду в банк получить наличные.
— Очень хорошо. — Он был слишком занят, чтобы задавать вопросы.
Сорвав цветок, я спустился вниз. А в одиннадцать Вульф вошел в кабинет и потребовал дословный отчет о беседе. Потом спросил:
— Что ты думаешь об этой женщине?
Я пожал плечами: мол, один шанс из десяти, что она действительно что-то знает о пуговицах. А мое решение выйти пораньше, чтобы забрать комбинезон у Хирша, Вульф одобрил. Поэтому, когда я занял свой пост у газетного киоска в вестибюле Ченин билдинг, придя туда чуть раньше условленного времени и выяснив, что фирма «Квинн и Коллинз» находится на десятом этаже, в руках у меня был бумажный пакет. Я вглядывался в лица входящих. Мужчины и женщины, молодые и старые, бодрые и подавленные. Но примерно каждый второй выглядел так, будто ему нужен детектив, а может быть, врач или адвокат. Не была исключением и женщина, остановившаяся передо мной.
— Вы мисс Эппс?
Она кивнула.
— Я Арчи Гудвин. Пойдемте вниз? Там заказан столик.
Она покачала головой:
— Я всегда ем одна.
Хотелось быть объективным, но про себя я отметил, что ее, вероятно, очень редко приглашали на ленч, а то и вовсе никогда не приглашали. Нос у моей новой знакомой был приплюснутым, а подбородок раза в два длиннее обычного. Возраст трудно было определить точнее, чем от тридцати до пятидесяти.
— Мы можем поговорить здесь, — сказала она.
