Проснулся он рано утром, и еще можно было успеть на концерт, если выехать тотчас же…
…Когда поезд, приближаясь к новой остановке, снова замедлил ход, мужчина несколько раз моргнул глазами и пробормотал еле слышно:
— Теперь я, кажется, знаю…
То, что он увидел во сне после того, как сказал «Да» и положил трубку, дало ему ключ. Но слишком уж часто он твердил себе и доказывал, что больше не любит ее. Слишком.
Тени на потолке остановились и, как только автоматические двери раздвинулись, образовали ограждение платформы; та оказалась пуста, и никто не вышел, — вот почему свет в вагоне горел ровно и ни разу не потух. В правом верхнем углу проема сиял фонарь — огромное светло-синее пятно.
Но вот поезд тронулся, и все приходит в движение. От мужчины так крепко и приторно пахло одеколоном, что женщина с трудом это выносила. Она мечтала, чтобы сейчас рядом с ней стоял кто-то другой… нет, не просто кто-то, но человек, с которым она познакомилась два года назад и который однажды бесследно исчез. «Нас разлучил ребенок… — думала женщина, — как… как это получилось?..»
В тот вечер они пошли посмотреть на цыганский табор, который несколько дней назад раскинулся возле города. Это была его идея, а она не протестовала, но когда он внезапно передумал идти на представление, а вместо этого направился к черному с желтыми звездами шатру гадалки, стала его отговаривать. Он спросил ее, что в этом собственно такого и почему бы ему не узнать свою судьбу. В ответ она замешкалась, поглядела в сторону — ей не хотелось говорить, что она против из-за религиозных соображений; в результате она только произнесла:
— Просто не делай этого и все. Я прошу тебя.
Но он уверенно покачал головой и сказал, что долго не задержится.
— Я хочу знать свою судьбу. Нашу. Нашу судьбу, понимаешь? Вот так-то… — и поцеловал ее в лоб.
Ее взгляд потеплел, но белки все еще сохраняли в себе испуганные красные прожилки. Она неуверенно выпустила его руку, но прежде чем он скрылся за провисшим входом, через который видна была чуть теплящаяся масляная лампа — свет в ней подрагивал, точно веко сновидца от осторожного прикосновения пальца — послышался отчаянный детский возглас.
— Что такое? — он обернулся и выпрямился. Возле дороги стоял мальчик в майке и шортах; лицо его покраснело, и он посасывал палец — только бы не расплакаться; другая рука его сжимала красный воздушный змей, — эй, что случилось? Ты потерялся? Где твоя мама?
— С моей мамой все в порядке. Она на представлении.
— Так-так! Бери меня за руку и пошли к ней.
— Нет, нет, прошу тебя, прежде отыщи мой думпер. Такой небольшой, красно-белый, он заехал в траву, и я не могу найти его.
— Ну… хорошо. Где ты играл с ним? Покажи мне.
— Вот здесь.
— Ага… — он наклоняется, заходит в траву, и пока ищет, мальчик бегает вдоль дороги и пускает воздушного змея; его руки простерты к небу, леска натянута во всю длину, и ветер играет на ней, как на струне. Один раз мальчик оборачивается и смотрит на женщину, нетерпеливо переминающуюся с ноги на ногу, и вдруг зачем-то хитро подмигивает ей.
— Есть! Нашел!.. — восклицает внезапно мужчина, — вот твой думпер. Возьми и пошли, — он отдает ему игрушку, но в этот самый момент мальчик вдруг выпускает веревку, на которой парит и совершает небесные сальто змей, и тот улетает в поле.
— Ой!.. Что же я натворил! Можешь поймать его?
Мужчина раздраженно смотрит на мальчика.
— Да ты, я вижу, решил погонять меня?
Тот в ответ начинает реветь и крепче сжимает думпер двумя руками, так, будто игрушку сейчас попытаются отобрать.
— Ну ладно, ладно, успокойся. Я мигом, — мужчина бросает взгляд на женщину, просит, чтобы она последила за мальчиком и снова заходит в высокую траву, гораздо быстрее чем в прошлый раз, — оно и понятно, ведь змей уже далеко. Довольно скоро мужчина срывается на бег; иногда он спотыкается, даже падает, но чем быстрее он двигается, тем дальше и дальше от него объект преследования, и вот уже исчезают и змей, и мужчина из поля зрения женщины и мальчика, оставшихся на дороге. Они ждут его пять, десять минут, а потом она отводит ребенка к матери в зрительный зал, где гремят бездушные звуковые осколки представления, выпущенные из алчной сценической пасти.
