— М., который играл бульварного писателя… как это у него хорошо получилось и с какой деланно-искренней интонацией утверждал, что он ничего не может понять в собственных произведениях — настолько они необычные…
— Когда это было?
— Ты как раз отлучился — тебе позвонили, и ты вышел на дорогу…
— Там на обочине влажная высокая трава и так сумрачно, что я чуть было не промочил ноги.
— Бедненький… обратил внимание на его часы?
— Да.
— На самом деле это были не часы, а счетчик. Каждый раз, когда в магазинах покупали его книгу, ему поступал об этом сигнал, и цифра менялась… для того, чтобы ему становилось хорошо на душе. Но он уже к этому привык и испытывал равнодушие.
— Я и это упустил. А ведь счетчик все время пищал… ну а толку-то?..
Певучий двухголосый смех, смягченный кремовым паром.
— Пойдем еще раз, и я все увижу от и до.
Когда девушка ушла, они долго ссорились; потом сын (он был не слишком набожен, как, собственно, и его отец в его возрасте), — увез девушку, и вот уже полгода священник не видел ни его… ни ее.
«Если бы он только мог простить меня… она так похожа была на его мать… конец ее жизни явился началом его… после этого я вверил себя Богу, но правильный ли путь я избрал? Я никогда не переставал… помилуй Бог, что случилось со мной?..» — мысли священника едва не обращаются в шепот, и тут спотыкающийся стук колес замедляется, а потолок все тяжелее и тяжелее прогоняет с себя тени — скоро остановка. Запах рельсового масла усиливается, и когда вагон, наконец, заглатывает в свои стены автоматические двери, свет в тамбуре, словно прощаясь с несколькими выходящими пассажирами и встречая новых, моргает не один, а целых два раза. С трудом удается священнику очнуться от тяжелых воспоминаний, но все же постепенно они сменяются в его мозгу прежним удивлением от сходства мужчины и женщины с теми, кого он едет сегодня венчать… он думает, такое же ли это сильное сходство, как и девушки сына — с его женой, умершей много лет назад.
…Через минуту, когда поезд тронулся, мужчина снова попытался прижаться к стене, но и на сей раз испытал не больше удобств, чем в предыдущий. Чтобы отвлечься от всегда раздражавшей его тесноты и от тех проблем, которые возникли перед ним в последние годы, он стал в деталях припоминать необычный сон, приснившийся ему прошедшей ночью, приятный, так что он даже пару раз усмехнулся в подушку. Ему снилось, будто он позвонил мастеру освещения, но когда тот поднял трубку, мужчина не поздоровался с ним, а сам выслушал, что ему говорили.
— Я все сделал, как ты просил. Поднял рампу. Зрители увидят всю ее подноготную. А зеркала… зеркала увеличат эффект… ты ведь этого хотел?
Мужчина ответил не сразу, но не потому, что испытывал неуверенность, — он вспоминал тот день, когда увидел ее первый раз, в оперном театре, и полюбил, и как это рознилось с тем, что он чувствовал теперь после восьми лет супружеской жизни. Тогда зеркала по обе стороны сцены обращены были к зрителю и отражали небо, затянутое тонкими вечерними облаками, и горизонт, перекрест которого волновались травяные соцветия. Вдоль сцены была протянута гирлянда с разноцветными треугольными флажками — как в цирке. К запаху травы примешивался преддождевой озон. Прекрасное, печальное пение и музыка складывались с осторожным шумом природы и, достигая крещендо, прорывали небо первыми раскатами грома…
— Да…
…По прошествии нескольких лет после свадьбы ее талант быстро сошел на нет, но никто этого не заметил. Она-то, конечно, знала правду о себе, и все чаще и чаще выплескивала на него отрицательную энергию — только такая и была в ней, остальное — маска; их брак распадался на глазах, но у него не хватало духа разорвать последние связующие нити, и дело даже не в том, что он оставался без гроша в кармане. Нет. Ему хотелось уйти, громко хлопнув дверью. Как? Покуда у него не было ответа на этот вопрос, он напряженно ждал. Два дня назад, после их очередной ссоры, она уехала готовиться к выступлению, а затем позвонила ему и сказала, чтобы он немедленно приехал к ней на концерт; по ее тону он сразу мог почувствовать, что если не исполнить просьбу, это будет последней каплей, и он нехотя стал собираться, но в последний момент заснул на кушетке, — и тогда ему приснился разговор с мастером по освещению.
