- Но кто же управляет всем этим сейчас? - прошептала я. - Почему вы уверены, что от этих денег не осталась лишь пыль? Столько всего случилось…
- Луизиана все еще принадлежит Франции, несмотря на то, что американцы жадно на нее посматривают. Да и потом, наша собственность - это наша собственность, нация лавочников на нее не посягнет… В Новом Свете разбойники из Конвента никогда не задавали тон.
- А Александр - он знает?
- Да, он все знает. Когда он бывал в Лондоне, то даже переписывался с банком Гранье. Ливры никуда не исчезли.
- И вы советовались с ним насчет завещания?
Анна Элоиза вспыхнула.
- Советоваться? Почему это я должна советоваться? Бель-Эр и деньги принадлежат мне, это моя вдовья доля, и я вольна передать её кому угодно. Конечно, я сказала ему, что таков мой выбор… хотя и не объясняла причин. Ваши ублюдки… они могут даже продать Бель-Эр, мне это совершенно безразлично.
Я осторожно, боясь измять бумаги, положила их на столик рядом с Анной Элоизой. Теперь, после такого аттракциона щедрости, я не была склонна вступать в перепалку по поводу слов, которые старуха выбирала. Хотя, конечно, щедрость была приправлена горечью.
Она хотела отделаться от близняшек, отстранить их от бретонского имущества… С точки зрения справедливости, мадам де Сен-Мегрен вроде бы была права. Вероника и Изабелла - действительно не дю Шатлэ… Получив от Александра имя, имели ли они право на остальное? Наверное, да, но требовать этого было бы слишком большой дерзостью. У нас с Александром будут другие дети. Как же позаботиться о близняшках, если отвергнуть этот старухин дар?
Это американское поместье - конечно, призрак, полный мираж в нынешних условиях. Как добраться до денег в Новом Орлеане? Ехать в такую даль? И если ехать, как доставить их во Францию? На этот вопрос даже бывалые коммерсанты затруднились бы ответить. Однако были некоторые надежды на то, что в скором будущем положение изменится. Если предположить, что пришедший к власти Бонапарт вот-вот вернет трон законному государю (а могло ли быть иначе, генерал ведь здравомыслящий человек?), то можно было ожидать и окончания распрей с Англией. Едва Франция вернется в лоно цивилизованных держав, восстановятся и все торговые связи. Возможно, это случится даже раньше, чем мои дочери войдут в брачный возраст, и тогда у них наготове будет солидное приданое.
Ироническая мысль мелькнула у меня в голове: как странно, что я задумываюсь о приданом девочек, отец которых - едва ли не самый богатый человек в Европе! Я отогнала эту мысль. Клавьер был так скуп, что в свое время не обеспечил мне маломальских лечения и пропитания, когда я, произведя на свет наших дочерей, погибала от родильной горячки. Кроме того, даже если бы он изменился и стал щедрее, его участие в судьбе девочек принесло бы мне неисчислимые несчастья, так что я готова была бежать от любой его помощи, как черт от ладана.
Так что в нынешней ситуации дар Анны Элоизы был, как говорится, рецептом от всех болезней. За время революции я пережила слишком много лишений, чтобы разбрасываться такими подарками и не ценить того, что посылает мне Бог. Возможно, с годами я даже стала меркантильна. По крайней мере, достаток в семье, денежное благополучие я в последнее время ценила довольно высоко. Я не хотела бороться за кусок хлеба и не желала, чтобы подобная судьба когда-либо постигла моих детей.
Некоторое время я молчала, закусив губу. Потом, шагнув к креслу старой дамы, произнесла:
- Я даю вам слово. Имущество дю Шатлэ останется детям Александра. И я благодарю вас от всего сердца…
Она резко высвободила руку, которую я хотела поднести к губам.
- Вот, начинается! Вы что же, полагаете, что я нуждаюсь в вашей благодарности? Да вы оскорбляете меня, допуская, что я сделала это для вас. Единственное, что мною руководило, - это желание уберечь земли дю Шатлэ от дробления в пользу нечистой крови.
Спохватившись, она добавила суровым тоном:
- Но предупреждаю! Ни слова Александру о нашей сделке. Это мой приказ. Не смейте в очередной раз испытывать его благородство.
Я испустила вздох. Конечно, я подчинюсь. Пусть мой муж не знает подробностей. Впрочем, как хотелось бы все-таки, чтобы мои дочери унаследовали не нечто эфемерное, чужое, а старинное французское поместье, родовое гнездо, овеянное славой предков. Но даже мой сын Жан пока не имел этого в полной мере. Революционеры ограбили нас подчистую, Сент-Элуа - единственный уцелевший от секвестра замок - был лишь на пути к восстановлению. Что же говорить о близняшках? Разумеется, я выполню требование Анны Элоизы и не откажусь от состояния, свалившегося на головы моих дочек.
