Я решила не обращать внимания на разные странности, бытующие в кругу старых дам из окружения старой же герцогини. Может, что и было между семействами дю Шатлэ и де Ронфи-Кедиссак прошлом - в смысле, что-то было плохое, но сейчас все это уже быльем поросло и не имеет никакого значения. Констанс устроила свою судьбу, я - тоже… Было бы странно не воспользоваться помощью монастырской подруги в нынешнее время, пойдя на поводу у предрассудков и старых сплетен. Тем более, что вопрос кормления Реми надо решить как можно скорее, потому что у меня, видит Бог, были проблемы не менее важные, чем эта, - в первую очередь, судьба Александра.
Именно о судьбе Александра и пришла поговорить Анна Элоиза вскоре после ужина. Несмотря нездоровье, она проковыляла сама до моих покоев, и я, увидев ее, поразилась: никогда еще она не выглядела так запущенно! Одежда ее была смята и в полном беспорядке; обычно напудренный, аккуратный парик сполз набок, обнажив клочки абсолютно белых собственных волос дамы. Морщинистое лицо ее было все в пятнах от рыданий. Она и сейчас плакала, не выпуская из рук платок. Надо сказать, плакала впервые на моей памяти…
Потрясенная, я невольно приподнялась, пытаясь подать ей руку, но она знаком остановила меня. Старую герцогиню осторожно усадили в кресло Элизабет и Марианна, потом она кивком головы отпустила их.
- Вы родили ребенка прошлой ночью, племянница… Надо было бы, конечно, говорить прежде всего о нем, но не получается… Александр в опасности!
Она, совсем не сдерживаясь, зарыдала, тряся головой, как паралитик. У меня перехватило дыхание. Я была ошеломлена силой ее отчаяния, кроме того, мне было страшно, что с ней случится удар и она умрет.
- Мадам, - проговорила я. - Мадам, умоляю вас, тише. Если Реми проснется, нам не удастся побеседовать!
- Сюзанна, вы должны спасти его! - горячо потребовала она, дотянувшись рукой до моей руки и сильно сжав ее. - Вы должны встать и отправиться к Брюну!
Заставьте его отложить казнь. Александр - это мое сердце… более того, он надежда всего рода дю Шатлэ.
Она вскинула на меня мокрые бесцветные глаза, в которых, впрочем, на миг мелькнул прежний холодный блеск:
- Это, если хотите, ваш долг перед мужем. После того, как вы вели себя и сколько он для вас сделал, вы…
Она не договорила. Ее голос сорвался. Я, однако, прекрасно знала ход ее мыслей. Уточнять не приходилось… Более того, мне совершенно не нужны были эти разъяснения: я сама сознавала, сколь много сделал для меня Александр. Самое главное - с ним я впервые почувствовала себя счастливой, замужней женщиной. Всю гамму моих чувств к нему едва ли можно было выразить словами. Так к чему были бы разговоры? Мы с Анной Элоизой едва ли не впервые были в одной лодке, одинаково раздавленные страхом за судьбу дорогого человека.
- Мадам, я чувствую то же, что и вы. Я люблю своего мужа всем сердцем. Но… - мой голос прозвучал тоскливо. - Знаете ли вы, что из меня выливается пинта крови каждый раз, как только я поднимаюсь?
Она сделала пренебрежительный жест рукой:
- Это пройдет. Я родила четырнадцать детей и прекрасно знаю, что к чему. Это пройдет, повторяю вам, а Александр нуждается в спасении уже сейчас. Когда ему снимут голову, у него это уже не пройдет!
Ее яростная ирония не задела меня. Я ответила:
- Да ведь не в моем здоровье дело. Я пошла бы спасать Александра в любом состоянии. Но что я могу предложить Брюну? Как повлияю на него?
- О, вот это я и хочу вам сказать.
Она позвонила в колокольчик, и по ее знаку служанки внесли в спальню старинный ларец, украшенный гербом герцогов де Сен-Мегренов. Дрожащими руками Анна Элоиза открыла его.
- Вот, поглядите. Это все мои драгоценности. Им нет цены. Тут есть перстни, пожалованные моему мужу еще Людовиком XIV. Есть великолепная рубиновая парюра, принадлежавшая герцогине де Мазарини, кузине моего супруга. Ей подарил ее король Англии Карл Стюарт, когда она была его фавориткой… Это сейчас уже история, которую нынешние дельцы охотно покупают…
Хриплым голосом она продолжила:
- Отдайте все. Я выкуплю жизнь моего внука за любые деньги!
