- А как же остальные наши братья… вы думаете, они согласятся?
- Они будут думать, что такова воля Поля Алэна.
Наклонившись, я с трудом подняла ружье своего деверя и весьма яростно щелкнула затвором.
- Ну-ка, один из вас! Высовывайтесь в окно и кричите во всю мочь, что мы сдаемся!
Бранш-Дор пробормотал сквозь зубы проклятие. Сдвинув брови, я в бешенстве процедила:
- Я убью всякого, кто посмеет не слушаться. А герцог найдет и убьет всех остальных!
Во мне был напряжен каждый нерв, каждый мускул. Я могла сломаться в любую минуту. Лишь одно приносило облегчение - то, что боль, так похожая на схватки, пока не возвращалась. Я знала, что это временно, но подобная отсрочка была очень кстати.
Пот выступил у меня на лбу. Оставалось всего лишь несколько минут до конца объявленного полковником Эмбером перемирия. Пока Бранш-Дор, бросая на меня недоуменные взгляды, плелся к окну, меня так и подмывало хорошенько двинуть ему прикладом между плеч. Шуан выглянул и, ругаясь после каждого слова, прокричал требуемые заявления. Гул голосов прокатился по парку. Синие ликовали, повстанцы были в растерянности. Но я уже не прислушивалась к этому. Я сломила сопротивление Поля Алэна, прекратила бой, и это было самое главное.
- Все, - произнесла я, с грохотом бросая ружье на пол. - Черт побери, теперь все будет в порядке.
2
Белые Липы сдались.
Двор и замок стали заполняться синими солдатами, которые осторожно и со знанием дела осматривали каждый этаж, каждую комнату, занимая дюйм за дюймом. Еще звучали в парке одинокие редкие выстрелы, но это и отдаленно не походило на прежнюю перестрелку. В самом дворце шуанов было мало, а те, что оставались в парке, не имели с ними связи и полагали, что сдаться - это решение Поля Алэна. Может быть, они и роптали, и подозревали его в измене, но были в смятении и, деморализованные, не продолжали боя.
Я наблюдала в окно, как они уходят в лес. Ни один из них не оставил синим оружия. Впрочем, ничего такого я республиканцам и не обещала. Более того, я была рада, что шуанское оружие им не достанется.
- Вы взяли на себя очень серьезную ответственность, - заметил отец Ансельм, поднявшись, наконец, с пола.
Я зло ответила:
- Белые Липы - это моя собственность, и я могу распоряжаться ею, как хочу. А насчет ответственности… каждая женщина, которая ждет ребенка, берет ее на себя в такой мере, какая многим мужчинам и не снилась, так что не пугайте меня!
- Конечно, конечно, - примиряющим тоном сказал кюре. - Поместье - ваша собственность. Кажется, даже по документам это так. Но Поль Алэн вырос в этом доме и тоже мог бы…
- Если так, то почему же он столь страстно желал, чтобы поместье уничтожили?
В столовую прибилось еще несколько повстанцев. Все они пораженно разглядывали своего предводителя, распростертого на полу вниз лицом, так и не пришедшего в сознание, и, кажется, до них стало доходить, что замок был сдан без его одобрения. Я поняла, что оставаться здесь вместе с ними для меня опасно. Они, может, захотят мне отомстить и что-нибудь со мной сделают. Мне не под силу было укротить целую толпу. Я предпочитала сейчас уйти под защиту синих. И единственное, что мне было нынче нужно, - это покой.
- Ты поступила жестоко, мама, - произнесла заплаканная Аврора.
- Жестоко? Ах, ради Бога, не смеши меня. Что такое удар по голове для такого сильного человека, как Поль Алэн? Жестокость была при Робеспьере, а это так, пустяки. И если хочешь знать, твой жених давно заслуживал такого обращения - за свою глупость и все те оскорбления, которые я от него слышала!
Я сделала знак детям, и мы прежде, чем повстанцы что-либо успели обдумать, ушли из столовой. Анну Элоизу я поручила служанке, встретившейся мне по дороге, а детей увела на второй этаж, в детскую. Мне удалось кое-как их успокоить, сказав, что все уже кончено и что их отец уже в пути, чтобы защитить всех нас. Мне с прискорбием пришлось заметить, что бурное время, в которое нам довелось жить, уже перепахало детские души моих близняшек, внушило им страх и некоторым образом отравило детство. И это касалось девочек, которые родились уже после якобинского террора!
