– Никаких „впрочем“ тут быть не может, – сурово произнес Капитан.
Норман выпрямился и вдруг сам показался суровым.
– Согласен. Но как быть с искусителями? Вот кого надо поубивать. Сколько их – четыре, пять, шесть миллионов… – мрачно сказал он, но миг спустя его голос уже звучал жалобно. – Но мне лучше попридержать язык. Вы меня в чем-то подозреваете.
– Нет, не подозреваю, – заявил Капитан.
Он ни секунды не колебался. В тот момент он был совершенно уверен. Спертый воздух рубки был пропитан чувством вины, дерзкой ложью, бросающей вызов разоблачению, пренебрегающей простейшими понятиями о добре и зле, попирающей все человеческие чувства, всякие представления о порядочности, любые мыслимые приличия.
Норман сделал глубокий вдох.
– Вы, британцы, конечно, джентльмены. Но давайте говорить начистоту. За что нам вас любить-то? Не за что вас любить. Конечно, мы и этих… не слишком любим. Они ведь тоже ничем хорошим не отличились. Приходит, приносит мешок золота… Не просто же так я заходил в Роттердам!
– Что ж, вам будет что рассказать нашим, когда доберетесь до порта, – перебил его Капитан.
– Может, и рассказал бы. Но у вас же в Роттердаме свои люди. Пусть они и докладывают. Мое дело – сторона нейтральная, разве не так?.. Вы когда-нибудь видели бедняка, который бы отказался от мешка золота? Разумеется, меня-то этим не проймешь. У меня бы пороху не хватило. Куда мне. Мне-то что. Вот сейчас как на духу говорю.
– Да, и я вас внимательно слушаю, – спокойно произнес Капитан.
Норман навис над столом.
– Теперь, раз вы меня больше не подозреваете, я все скажу. Вы не знаете, что такое есть бедняк. А я знаю. Я сам такой. Ведь эта посудина, она и сама по себе не ахти, так еще и заложена. Едва хватает на жизнь, да и только. У меня, конечно, кишка тонка. Но если у кого хватит пороху! Судите сами. Груз, который он берет на борт, на вид самый обычный – ящики, бочки, консервные банки, медные трубки – всякое. Он не видит, что к чему. Ему и дела нет. Но он видит золото. А до золота ему дело есть. Меня, конечно, не заставишь. Нутро крутит. От страха я бы с ума сошел или… или… запил, или еще что. Риск слишком велик. Чуть что – и не миновать беды!
– Вернее говоря – смерти, – отрезал Капитан и встал. Норман встретил это заявление тяжелым взглядом, который плохо вязался с блуждающей улыбкой. У Капитана подступило к горлу от этого духа кровавого пособничества, что был плотнее, беспросветнее и прилипчивее, чем туман снаружи.
– А мне-то что, – пробормотал себе под нос Норман, заметно покачиваясь.
– Да ничего, – подхватил Капитан, с большим трудом пытаясь сохранить спокойный тон. Его внутренняя убежденность была непоколебима. – Тем не менее я намерен очистить этот берег от всей вашей братии. И начну прямо с вас. Через полчаса вы должны уйти.
К тому времени Капитан уже шел по палубе, Норман плелся рядом.
– Что?! В такой туман? – просипел тот.
– Да, вам придется идти в тумане.
– Но я даже не знаю, где мы. Правда не знаю.
Капитан обернулся, приступ ярости охватил его. Глаза их встретились. Взгляд Нормана выражал крайнее изумление.
– Ах вот как, вы не знаете, как отсюда выбраться? – Капитан говорил спокойно, но сердце его колотилось от злости и ужаса. – Я дам вам курс. Держите на зюйд-тень-ост полрумба к осту около четырех миль, а там уже курс на восток до порта назначения. Погода скоро прояснится.
– С чего бы это? Кто меня заставит? Да мне и пороху не хватит.
– И все же вам придется уйти. В противном случае…
– Не надо, – судорожно вздохнул Норман, – довольно с меня.
Капитан спустился в шлюпку. Норман так и стоял, будто прирос к палубе. Но прежде чем шлюпка добралась до своего корабля, Капитан услышал, как на пароходе начинают выбирать якорь. Затем судно направилось по заданному курсу едва различимой тенью в тумане.
– Да, – сказал он своим офицерам, – я его отпустил».
Рассказчик наклонился над тахтой, где ни одно движение не выдавало присутствия живого человека.
«Пойми, – с трудом выдавил он, – следуя этому курсу, Норман должен был напороться на риф. А направил его по этому курсу Капитан. Он снялся с якоря – налетел на риф – и пошел ко дну. И раз так – он говорил правду. Он действительно не знал, где находится. Но это ничего не доказывает. Ровным счетом ничего. Может, только это в его рассказе и было правдой. И все же… Дело решил один грозный взгляд – и ничего более».
