По итогам четырёх экономических кризисов 1969–1971, 1973–1975 (отмеченного скачком цен на нефть и высокой инфляцией), 1978–1980 и 1981–1982 годов в глобальном хозяйстве произошли качественные изменения: повышательная волна сменилась понижательной. В результате двух последних кризисов, оказавшихся особенно тяжёлыми для индустриально развитых стран, начался массовый перенос промышленности в зону мировой периферии, ставшую к 2008 году не сырьевой, а промышленной периферией. Одновременно политика технологического переоснащения индустрии со ставкой на высококвалифицированных работников сменилась ориентацией на дешёвую рабочую силу в странах «третьего мира». Успешность новой политики обеспечила быстрое развитие коммуникационных технологий, прежде всего связанных со сферой управления: компьютеры, Интернет, спутниковая связь. Резко возросла скорость перемещения капиталов, возникли электронные деньги. Национальные монополии из «первого мира» превратились в транснациональные корпорации. Идеология кейнсианского развития сменилась неолиберальной доктриной открытой экономики. Новая хозяйственная эпоха получила название финансовой глобализации.
В результате глобализации 1975–2008 годов, явившейся новой стадией развития мироэкономики, целые регионы планеты превратились из аграрных в промышленные. Сотни миллионов людей оказались вынуждены оставить традиционные натуральные хозяйства, став наёмными рабочими. Произошла беспрецедентная в мировой истории пролетаризация. Пространство рыночных отношений расширилось, рабочая сила оказалась дешевле промышленных технологий. В «старых индустриальных странах» правительства стали проводить политику «сбрасывания балласта»: ликвидацию социальных завоеваний, приватизацию, снижение расходов на образование и иные общественные сферы.
Неолиберальная экономическая модель имела в своей основе противоречия, развитие которых определяло конец её существования. Производимые в странах периферии товары должны были продаваться в центре — развитых западноевропейских и североамериканских странах. Но по мере выноса из них производства потребительские возможности населения уменьшались, лишь очень ограниченно компенсируясь «новой экономикой»: сферой услуг и информационных технологий[2]. Рост потребительских рынков стран промышленной периферии не мог покрыть растущий дефицит спроса.
В период глобализации капиталы начали свободно перемещаться из одной зоны планеты в другую, но рабочая сила была искусственно заперта в национальных границах. Корпорации имели возможность выбирать себе любой из множества рынков труда. Закрытые государственные границы и жёсткие антимиграционные законы препятствовали рабочим покидать зоны, где не действовало трудовое и социальное законодательство, а люди были бесправны. Даже если рабочие нелегально вырывались в ЕС, США и другие страны (с некоторых пор — и Россию), они оставались почти бесправными. Такая политика облегчала корпорациям снижение оплаты труда для граждан «старых индустриальных стран», а также свёртывание социального и трудового законодательства. В итоге в целом ряде отраслей американской и европейской экономики «третий мир» оказывался внутри «первого». Дестабилизированные социальные системы периферии продолжали выбрасывать миллионные массы эмигрантов на рынки труда в страны центра. Если в 1960-е и в начале 1970-х годов эмиграция из бывших колоний на Запад была связана с растущим там спросом на рабочую силу, то с конца 1990-х годов массовое переселение превратилось в инерционный процесс, подстёгиваемый социальным кризисом Юга и стремлением людей приобщиться к потребительскому обществу. В свою очередь, на Севере эти демографические и социальные сдвиги способствовали росту расистских, ультраправых и неофашистских политических сил.
Обеспечивая рост рентабельности корпораций, неолиберальная модель глобальной экономики была лишена системных перспектив. Чтобы развиваться дальше, мировому хозяйству требовались качественные перемены. Высокие прибыли корпораций, полученные в результате жестокой эксплуатации бесправных рабочих «третьего мира», обеспечили удешевление капитала, что позволило в 2001 году отложить системный кризис за счёт беспрецедентного распространения потребительских и ипотечных кредитов. Однако этого ресурса оказалось достаточно для поддержания экономического роста в глобальной системе лишь до конца 2007 года.
