— Мадам Л-лаффонт! Какая р-радость видеть вас среди нас! Кто бы мог подумать, что мы вновь встретимся при таких обстоятельствах?
— Я уж точно не могла такого подумать, — сказала Элиз с бледной улыбкой. — Как поживаешь, Генри?
— Прекрасно! Я теперь помощник месье Лагросса, торговца. Я слежу за лошадьми и занимаюсь клиентами, а кроме того, езжу с ним в Новый Орлеан за товаром. Меня здесь считают взрослым мужчиной — видите, даже дали этот мушкет, чтобы защищать ф-форт.
Элиз стала бурно восхищаться ружьем, которым он размахивал. Она была рада, что Генри начал приходить в себя после резни.
— П-позвольте сказать, что вы прелестно выглядите, мадам, — продолжал он. — К-каждый раз, когда я вновь вижу вас, вы становитесь все к-красивей.
— А ты становишься еще большим льстецом, — ответила Элиз, улыбнувшись. Ее забавляла его галантность, но в то же время она чуть не плакала при мысли о предстоящем сражении. Скорее всего, будут убиты самые молодые и неопытные — неважно, начезы или французы…
— Нет-нет, м-мадам, что вы. К сожалению, я д-дол-жен идти, — вздохнул Генри. — Меня ждут.
— Надеюсь, ты будешь осторожен?
— Конечно, м-мадам!
Генри торопливо пошел к воротам, на ходу обернувшись и помахав ей рукой. Глядя ему вслед, Клодетт сказала:
— Хороший парень. Пока… Пойдем, я представлю тебя остальным.
Элиз ничего другого не оставалось, как согласиться, к тому же это было даже неплохо. Хотя женщины и были настроены подозрительно, их жажда узнать подробности о пленных француженках, расспросить Элиз о резне, о том, кто погиб и кто выжил, оказалась сильнее их праведного гнева. В любом случае, лишь немногие из них могли позволить себе занять высокоморальную позицию. Недаром в этом богом забытом уголке считалось невежливым расспрашивать человека о его прошлом — прибывших сюда добровольно было совсем немного.
Неожиданно старшая дочка Клодетт подергала мать за фартук и пролепетала:
— Маман, смотрите, какие смешные ботиночки у тети!
Из-под подола мятой грязной юбки Элиз были видны мокасины, которые подарила ей Татуированная Рука в день свадьбы с Рено. Эти мокасины из белой оленьей кожи, украшенные жемчугом и голубым бисером, были единственной вещью, которая осталась у нее на память о ее индейской свадьбе. Но для всех этой свадьбы как бы никогда и не было… Элиз не смутилась и не растерялась, но горе сжало ее сердце словно железной рукой.
Раздался крик часового — он увидел начезского воина на краю леса, окружавшего форт. Приближались индейцы. Внутри форта нарастало напряжение, хотя никто не стрелял. Еще можно было надеяться, что начезы пришли просто для торговли или для переговоров.
На крыльцо комендантского дома вышли Рено и Сен-Дени, погруженные в беседу. За ними следовал Паскаль с насмешливым выражением лица. Он не подошел к Элиз и, похоже, не собирался с ней разговаривать. Это было даже хорошо: ей нечего было ему сказать. Все же ей не понравился его осуждающий вид и мстительный блеск в глазах, когда он смотрел на Рено. Больше всего, однако, ей не понравился цинично-похотливый взгляд, который он бросил на нее.
К форту приближалась депутация индейцев. Сен-Дени бок о бок с Рено поднялись на бруствер. Несколько других мужчин тоже побежали к ступенькам, ведущим на укрепления, чтобы присоединиться к солдатам, уже занявшим свои посты. Элиз поспешила вслед за ними. Она уже привыкла быть в курсе всех событий и не собиралась сидеть и ждать, пока ей все расскажут, как другие француженки. Даме не подобает толкаться, поэтому она прокладывала себе путь не локтями, а с помощью вежливых извинений. Мужчины так удивлялись ее присутствию, что сами расступались и давали ей дорогу. Один или двое попытались убедить ее, что это опасно, но она только улыбалась и кивала, поглощенная тем, что происходило внизу.
Лесной Медведь, вождь Флауэр-Виллидж, командовавший вторым индейским фортом, шагал вразвалку впереди полудкщины индейцев, которые вышли из леса и направлялись к форту. Подойдя поближе — так, чтобы был слышен его голос, — он закричал:
— Сен-Дени, главный в стране начеточе! Это ты?
— Это я, — отозвался Сен-Дени в соответствии с ритуалом приветствия.
