...Отгромыхала последними залпами кровопролитная война. Солдаты вернулись с ратного поля домой, к мирному труду. Но для воинов «бесшумного фронта» битва еще не окончилась. Тайная, незримая, она шла всюду — и там, где еще вчера умирали в бою солдаты, и там, где никогда не гремели выстрелы.
Немало сил и труда пришлось затратить Аширу Таганову в послевоенное время. Он многие годы ездил по городам и селам страны, разыскивая засланных фашистских агентов, многих из которых знал в лицо. Иные ему были известны лишь по кличкам, приметам, других запомнил по адресам и фамилиям их родственников Год, проведенный советским разведчиком в глубоком тылу врага, стал как бы шифром его памяти.
КОНЕЦ ПУТИ
Старый каракурт полз к своей норе и наткнулся на лужу, разлившуюся после ливня. Увидев поблизости черепаху, взмолился:
— Голубушка! Перенеси меня на тот бережок. Чем хочешь одарю!..
— Какая еще награда за добро?! — Черепаха степенно высунула голову из панциря. — Да только ты убьешь меня, недаром тебя прозвали черным пауком.
— Аллах с тобой, не причиню тебе я зла. Спаси только!..
Черепаха переправила каракурта к самой его норе. Выбравшись на сухое место, черный паук запустил смертоносное жало в доверчивую черепаху.
— Какой же ты, каракурт, коварный, — сказала, умирая, черепаха. — Слово-то свое не сдержал...
— Не обессудь, подружка, характер у меня такой! — вздохнул паук. — Ты же не сразу согласилась меня перенести...
Туркменская притча
По утрам конвоир доставлял Каракурта в кабинет Ашира Таганова, где на небольшом треножнике, приставленном к столу, арестованного ждал прикрытый салфеткой пузатый чайник с крепко заваренным зеленым чаем. Нуры Курреев кивком головы здоровался с чекистом, привычно садился на стул, молча наливал в пиалу душистый напиток и, сделав несколько шумных глотков, ждал начала разговора.
В это утро Ашир по обыкновению расправил по краям чистые листы бумаги, потер седоватые виски, не сводя пристального взгляда с Каракурта.
— Итак, куда ты направился из Ирана в июне 1944 года?
— В Луккенвальде... — Курреев отставил в сторону пиалу. — Там я узнал, что Фюрст находится не то в Понятове, не то в Юратишках. Встретился с ним в Варшаве, но ему было не до меня... Дал мне явку в городе, а сам укатил, сказав, что вернется дня через два.
— И вернулся?
— Вернулся?! — Курреев усмехнулся, в прищуренных глазах застыло злое выражение. — Как в воду канул... Позже я узнал, что батальон перешел на сторону партизан, а Фюрста туркестанцы прихватили с собой как трофей. Это было твоих рук дело, Ашир, сын Тагана... Ты обскакал Фюрста, и в этом тебе я помог. Так и запиши в свой протокол.
— Как же ты мне помог? — В глазах Таганова блеснули озорные искорки.
— В Варшаве я мог сказать Фюрсту, что ты советский разведчик. Но я не сделал этого. Хоть я и Каракурт, но не такой уж кровожадный. Надеюсь, трибунал учтет это.
— Что было дальше?
— Дальше? — переспросил Каракурт, и на его бронзовом лбу собрались глубокие морщины, будто силился вспомнить события более чем двадцатилетней давности. — Началась такая катавасия, что я отсиживался в одной норе в Берлине, ждал, пока кончится война...
— Эк куда занесло! — Таганов откинулся на спинку стула, как бы разглядывая Каракурта издали. — Хочешь, напомню? Ты начал искать связи с Вели Каюмом, вышел на Мадера и по его протекции стал сотрудником СД, оберштурмфюрером СС. Тебе даже пожаловали Железный крест, и вот за что... По поручению особого отдела имперского управления безопасности ты ездил в Испанию и Швейцарию — отвозил в банки документы нацистских бонз. В Берне у тебя были свои денежные интересы, совпадавшие с интересами твоих хозяев. Тебя готовили к заброске в Югославию, на выучку к эсэсовским карателям, орудовавшим под видом партизанского отряда... Зачем ты это скрываешь?
— Если тебе все известно, Ашир, то нечего и спрашивать! — деланно засмеялся Каракурт. — Я был тем ишаком, которого вздумали учить письму и чтению. Помнишь притчу? Насреддин взялся обучить грамоте ишака за двадцать лет, не побоявшись ханской угрозы казнить учителя, если животное не наберется ума-разума. Но мудрый Насреддин смекнул, что за это время кто-нибудь да сдохнет — не ишак, так хан. И я был ишаком, который ничего не понимал в грамоте разведчиков, только делал вид, что учусь...
