— Много работало там народу?
— Переводчики, редакторы, инженеры, телетайписты шифровальщики... Выуживали сведения о местонахождении заводов, нефтепромыслов, электростанций, аэродромов, воинских частей... Часть сведений переправлялась радиостанциям «Голос Америки» и «Свободная Европа». Среди персонала были русские, украинцы, поляки, болгары, албанцы, турки, арабы — короче, те, кто служили еще нацистам или по разным причинам эмигрировали из своих стран.
— Чем ты конкретно занимался?
— Сперва меня проверили, умею ли стрелять из пистолета. Я неплохо поразил все мишени. Потом полковник Джеймс предупредил меня: тот, кто пришел сюда однажды, останется навсегда — с радиостанции уходят лишь по их воле... Я стал боевиком.
— Какие задания исполнял?
— Как-то мне из окна показали смуглого мужчину средних лет с толстой самшитовой тростью. Он несколько лет работал дешифровальщиком, но задумал сбежать. Я выследил, что у него в трости вмонтирован острый автоматический штык. Тенью ходил за смуглым, пока однажды ночью полиция не подобрала его труп... Он напоролся на свой штык. — Нуры опустил голову. — Утром радио сообщило, что агенты Москвы убили честного человека...
— Что еще?
— Потом я завалил одну операцию... Неудачно стрелял, и субъект, который должен был умереть, попал в больницу и кое-что рассказал местным газетчикам. Кстати, при погоне полицейский тоже прошил мне пулей плечо... Дело замяли, а я, чуть подлечившись, спешно вылетел в Канаду. Туда меня послали знакомиться с членами делегации из советских республик, которая прибыла на международную выставку. Я имел деньги и фотоаппарат. — Каракурт вдруг оживился. — У меня была инструкция: «Ищите любителей выпить — пьяному море по колено. В таком состоянии человек польстится порнографией, деньгами, начинает хвастаться — эта слабость свойственна в большей или меньшей степени каждому. Ищите хвастунов, и они попадут в тщательно расставленную сеть...» Но там я сам попал в «советскую ловушку»...
— Продолжайте, продолжайте, — кивнул Таганов.
В канадском городе Курреев неожиданно встретился со своим односельчанином, молодым агрономом, который рассказал о Конгуре, и Нуры забыл об инструкциях... Он, представлявший Конгур убогим, с жалкими карагачами и изнывающим от жары, часто вспоминал единственный колодец на такыре, мейдан — место сбора старейшин, детских игр... А агроном вдруг обрисовал ему благоустроенный поселок с густой зеленью. Самое поразительное для Нуры было то, что его любимая Айгуль не вышла ни за кого замуж, воспитала сына, который окончил институт и стал инженером, выучила дочь, окончившую аспирантуру в Новосибирске. Гульшат живет в Москве, стала кандидатом наук, продолжает свои научные исследования. И, наверное, агроном еще долго говорил бы с Нуры, если бы у того не вырвалось признание, что он, Нуры, сын Курре, предал Родину... Агроном взглянул на него, как на прокаженного, и ушел, презрительно плюнув себе под ноги.
По просьбе Каракурта один турок написал в Конгур письмо и неожиданно получил оттуда ответ. В селе еще жива была мать Нуры. Курреев долго и тоскливо разглядывал вложенную в конверт фотокарточку со своим семейством. Айгуль была одета по-европейски — в платье с коротким рукавом, а Нуры помнил ее в яшмаке — платке молчания, с большим ведрообразным бориком на голове... Ему вспомнились минуты, когда он скакал на жеребце под свист пуль вместе с Эшши-ханом и с отцом, оставляя беременную жену и сына. Неужели это был он?! Будь проклят тот день и час, когда его нога ступила на чужую землю, оставив на Родине дорогих ему людей...
После Канады, возвратившись на остров, Нуры искал дня и часа для побега. Однажды он вышел из парка в город прогуляться по вечерним улицам, миновал магазины с яркими витринами и оказался на окраине. Не зная зачем, он шел и шел по равнине, представляя родной аул с предутренним пением петухов, криком пастуха, запахом свежего хлеба... Потом Нуры вернулся и на безлюдной улице встретил приземистого толстяка — не то немца, не то австрийца. Однако тот заговорил с ним на английском, попросив прикурить.
