Боясь расхохотаться, Таганов опустил глаза, не решаясь больше созерцать эту сцену. Наконец Каюм обессиленно опустился на диван и замахал руками, подавая знак, чтобы его оставили наедине с Кедия.
Таганов и Ахмедов удалились, неплотно притворив за собою дверь. Секретарша в приемной отсутствовала: шеф поручил ей отвезти овчарок домой.
— Я пабывал у этого выродка... генерала Власова, — приглушенно раздался из кабинета пьяный голос Кедия. Ахмедов настороженно глянул на Таганова, поднялся и пересел поближе к двери. «Наверное, тоже доносчик гестапо, — подумал Ашир, перехватив его взгляд. — Вон как уши навострил...» — Я, гаварит Власов, фармирую втарую дивизию, хачу все национальные комитеты с их легионами себе падчинить. Понимаешь? Я — князь, ты — хан, а будем хадыт слугами этого свинопаса! Хочит ма-а-а-ленький фюрер стат, сукин сын!..
В кабинете что-то глухо грохнуло. Ахмедов вытянулся струной, глаза его изъявили готовность ринуться на подмогу своему президенту, но, взглянув на спокойное лицо Ашира, расслабился, поняв, что Кедия, видимо, вывалился из кресла. После некоторого сопенья в кабинете воцарилась тишина, по-видимому, Каюм помог коллеге подняться.
— Ты знаишь, что я ответил этому хаму? — опять заговорил Кедия. — Научис пит вино, как джигыт, а не как сапожник. Настоящый люды самогон не пьют... Он хлопал сылно дверы, а его адъютант матерылся. Алкаголик он, а не генерал! Собака паршивый!..
— Успокойся, дорогой князь! — вкрадчиво проговорил Каюм. — Это блажь самого Власова. Самозванец! Задумал к рукам прибрать, карьеру на нас сделать. Шакал! Мне тоже предлагал. Я ему ответил: волк свинье не товарищ!
— Ты волк, а он — свинья! — довольно загоготал Кедия и серьезно продолжил: — Дарагой хан, рейхсминистр твой друг, пазвани ему, пачему этот самозванец от имени фюрера гаварит? Э!.. Кто его упалнамочил? Разве мы больше фюреру не нужны?
Было слышно, как Каюм несколько раз набирал номер телефона и, не дозвонившись, с досадой опускал трубку на рычаг.
— Не отвечает. В это время рейхсминистра обычно не бывает на месте. Приму тут одного перебежчика, позвоню еще.
— Кто такой?
— Туркмен, — с пренебрежением сказал Каюм. — Искатель счастья. Работал директором техникума. Господин Розенберг, наш большой друг и шеф, говорит...
За дверью раздались шаги, Каюм закрыл дверь кабинета плотнее, голоса теперь доносились неразборчиво.
— О тебе говорят, — прошептал Ахмедов.
Таганов пожал плечами, но внутренне встрепенулся: решается его судьба. Что ж интересного говорил Каюму «друг и шеф» Розенберг? Действительно, он как имперский министр опекал все «национальные комитеты», но особенно благоволил к Вели Каюму. Потому и липли к нему, как мухи на сладкое, туркестанцы. Розенберг родился в Прибалтике, учился в Петербурге, Москве и Риге, хорошо владел русским. Однажды студент Альфред, попав в Иваново-Вознесенск, куда в годы гражданской войны эвакуировался институт из Риги, занятой немцами, даже пытался записаться в партию большевиков.
И этот оборотень заделался фашистским идеологом, спустя два с лишним десятилетия, напрочь забыв о своем юношеском стремлении, писал, что на Востоке Германия ведет тройную войну: войну за уничтожение большевизма, войну за разрушение великорусской империи и, наконец, войну за колониальное завоевание жизненного пространства с целью его заселения и экономической эксплуатации. Розенберг взялся за создание «национальных комитетов», за формирование легионов из отщепенцев, чтобы помочь гитлеризму осуществить человеконенавистническую программу. Он планировал также широко использовать оуновцев, одетых в фашистскую форму, для установления «нового порядка» в украинских городах и селах.
Таганов хоть и в глаза не видел идеолога фашизма, но со слов Касьянова знал, что имперский министр оккупированных восточных территорий по виду серый, безликий человечек. Сверхчеловеки с нордической внешностью изображены лишь в его трактатах.
Дверь распахнулась. Из кабинета вышел пошатывающийся Кедия, за его спиной бледно проступало лицо Каюма.
— Ты — перебежчик? — Кедия встал напротив сидящего Таганова. — У нас перед презыдентом встают, дарагой! А тут сразу два презыдента, адин твой, радной! — Таганов вскочил с места, и Кедия довольно взглянул на Каюма, покрутил усы. — Маладец! Джигыт! Скажи, дарагой, Джелалледдин тоже был туркменом?
