…Весь в своих чёрных мыслях, мэр Санкт-Петербурга старался развлечься тем, что, сидя в своём огромном кабинете, где домашний кинотеатр в другое время был отгорожен от любопытных глаз тяжёлой бархатной шторой, смотрел «Греческую смоковницу». Он особенно любил наивные эротические фильмы времён своей молодости. На самом трепетном эпизоде, когда героиня в купальнике с разбегу бросается в бассейн, а герой, вытирая пот со лба, изображает волнения страсти, экран огромной телеустановки погас.
— Что такое? — Зайченко обернулся к двери.
В дверном проёме, держа пульт так, что тот сначала показался мэру пистолетом, стоял Ларин Пётр.
— Что ты здесь делаешь? — зарычал Зайченко. — Я же категорически запретил вам всем сюда приходить!
Вспомнив утренние события, Зайченко тут же раскаялся в своей горячности и вспомнил о только что данном себе в сотый раз обещании терпимо относиться к отпрыскам Спасакукоцких.
— Нам надо поговорить, Руслан. — твёрдо сказал Пётр, пропустив обычное, наверное, для Зайченко «дядя», чем заставил того удивлённо поднять брови и пристально всмотреться в глаза мальчишки.
— Сколько денег ты хочешь? — с дела-ной ехидцей спросил Зайченко.
Пётр помедлил.
— Нет, деньги тут ни при чём. — Он замедлил речь и каждое следующее слово произносил медленно и чётко. С неожиданной глубиной в голосе, как будто читал заклинание, он выговорил: — Распечатки текстов, огромное количество листов белой бумаги, где указаны все более-менее значительные спортивные состязания…
Зайченко, который не осознал того, что он попросту не в силах противиться магическим чарам, исподлобья посмотрел на «племянника»:
— Ну… пошли.
Он направился прямо к «домашнему кинотеатру», за которым обнаружилась ещё одна дверца, ведущая в небольшую комнатушку для неофициальных встреч, за кабинетом Руслана Зайченко.
Пётр последовал за ним.
— Садись.
Пётр уселся за небольшой столик из карельской берёзы.
— Как ты об этом узнал? — спросил Зайченко, стараясь добавить в голос непривычной мягкости.
— Сначала вы расскажите мне, где, когда и как вы получили то, что позволило вам единственному владеть данными, благодаря которым вы стали тем, кем вы сейчас являетесь.
К невероятному удивлению, прежде всего собственному, Зайченко ответил мгновенно.
— Это произошло в одно из двадцатых чисел мая… Тогда была ужасная гроза… — он на мгновение прищурился, вглядываясь в своё прошлое. — Где-то меньше недели прошло после того, как на этом чёртовом школьном балу… А через неделю была страшная гроза. Я провёл эту неделю в прескверном состоянии, и мне не было никакого дела до бреда, который нёс тот старикашка. Это уже потом я бродил по улицам в тот вечер, когда была гроза, и молния…
— …Ударила в старинную водокачку?
Зайченко удивлённо хмыкнул:
— Неплохо знаете историю города, молодой человек!
Он полез в небольшой шкафчик, который Пётр поначалу принял за бар с напитками. Из потайного ящичка он вынул ключи и повернулся к стене. Сдвинув висевшую на стене картину с изображением парусника, летящего по барашковым волнам, он отомкнул маленькую дверцу, напоминающую обычный электрический счётчик.
— Потом я во всех подробностях вспоминал этот субботний вечер. Вечером был школьный бал для старшеклассников. Впрочем, об этом, по-моему, тебе частенько рассказывает твоя тётя. Я пришёл туда злой как чёрт, по дороге мы задрались с парнями из другого микрорайона…
— Точнее, вас обставил какой-то малолетка, на которого вы наехали в кафе «Чебурашка». В его-то компании вы в первый раз за тот вечер и увидели Эльзу Капитанову… в сопровождении Жоржа Спасакукоцкого.
Зайченко насторожился:
— Что-то я не пойму, откуда ты знаешь про это?
Пётр счёл за лучшее не дразнить гусей и безразлично пояснил:
— Дядя мне рассказывал когда-то, очень давно, когда был жив.
Зайченко достал из ящичка небольшую коробку из-под женских туфель и поставил перед собой на стол.
— То, что осталось. Я уничтожаю те листы, которые мне больше не нужны.
Он помолчал немного, потом решительно продолжил:
— Так вот, на балу я напрасно старался подкатиться к твоей тётушке. Вроде как я даже ей и нравился, но в тот вечер в неё будто бес вселился. Я тогда был молодой, горячий и именно в этот вечер собирался после бала… — Зайченко заговорщицки посмотрел на «племянника» и щёлкнул языком. — Ну, ты понимаешь. Но уж не знаю, какая муха её укусила, но к Спасакукоцкому она в этот вечер будто прилипла. Да, там, кстати, действительно был какой-то малолетка, но я его не помню почти. Мы ещё тогда подрались со школьными лабухами, был у нас такой… Сафронов. Потом отсидел за наркотики, не без моей, кстати, помощи. Противный тип, всё мнил себя умнее других. Я как идиот щёлкал зубами, представляя, что так они протанцуют до самой ночи, а потом этот лох Спасакукоцкий, трясясь от страха, поведёт, чего доброго, Эльзу гулять до утра. Я был, что говорится, молод и глуп… Говорю тебе, тогда все мои мысли были о твоей вертихвостке тёте, и я не придал этому никакого значения. Бал ещё не закончился, мне надоело смотреть, как она прижимается к этому очкарику, и я пошёл в сад. Там ко мне подошёл старик. Он назвал меня по имени и сказал, что он мой дальний родственник. Он сказал, что хочет сделать меня богатым и счастливым, и предложил пойти к его машине. Я разозлился как не знаю кто, когда увидел, что он собирается всучить мне огромный ящик, набитый какими-то бумагами. Такая белая бумага с напечатанными даже не на машинке таблицами и цифрами. Он объяснил, что это результаты всех олимпиад и мировых чемпионатов за последующие полвека. К тому же он предложил довезти всё это барахло мне домой. Я хотел уже было послать его, но очень уж всё было необычно. Я даже позволил ему убедить меня затащить эту бумагу к себе наверх. Потом он сказал, что я должен обязательно узнать что-нибудь о букмекерских ставках и ждать, как он выразился, своего часа. И больше я его никогда не видел. Он сел в машину, и я, поднимаясь по лестнице, слышал, как завёлся мотор. А потом я вернулся в школу на танцы, всё ещё надеясь уломать твою тётушку.
