— Пётр, медная фитюлька права. Мы ничего не изменим, если наделаем гадостей парочке негодяев. Мы должны снова восстановить разорванное время. Увы, я предупреждал самого себя, сколь небезопасно путешествовать во времени. И не напрасно я хотел уничтожить машину.
— Тогда нам нужно вернуться в будущее и помешать Зайченко забрать этот чип, — взволнованно заговорил Пётр. — Мы ведь можем это сделать, у нас есть горючее и машина времени, надеюсь, не пострадала…
Ситников огорчённо помотал головой.
— Нет, Пётр, не можем. Если мы вернёмся в будущее из две тысячи второго года, такого, какой он сейчас, то мы окажемся уже не в той реальности, из которой мы прилетели. Мы попадём в город, которым заправляют люди могущественного Зайченко, богача, женатого на твоей тёте. Возможно, к этому времени он уже сведёт её в могилу. И потом, в этой новой реальности неприятные вещи произошли не только с твоим дядей. Вот, читай.
И Ситников вытащил из кармана ещё одну газету, где рассказывалось о сошедшем с ума учёном, препровождённом в психиатрическую лечебницу прямо из приёмной мэра города, к которому, как сообщала заметка, Ситников отправился для того, чтобы поскандалить и «покуситься на жизнь мэра». Пётр посмотрел на дату выхода номера — 28 марта 1999 года. Судя по всему, отправиться беседовать с Зайченко изобретатель должен был пять лет назад.
— Я хотел объяснить ему, к каким страшным для города последствиям ведёт наращивание мощи его концерна по переработке токсических отходов. Наверное, я думал, что этот придурок может внять человеческому слову.
Ниже помещалась маленькая фотография — два дюжих молодца в камуфляжной одежде распластали на полу бедного Ситникова.
— Похоже, Ситников, вы стали грозить ему мнением мирового сообщества и судом в Гааге. — печально поиронизировал Пётр. — Ну да ладно. Значит, наш единственный шанс — восстановить настоящее в прошлом, в той точке времени, где оно ответвляется. Тогда мы сможем восстановить и нашу, и всеобщую историю такой, какой мы её знаем.
— Это невозможно, Пётр. Для этого мы должны знать точную дату и мельчайшие подробности того, где, как, когда и при каких обстоятельствах этот негодяй, мальчишка Зайченко, получил бумаги с результатами соревнований.
Пётр резко вскинул голову:
— Ну тогда выход один — самого его об этом спросить.
Насильно мил не будешь. Разговор «дяди» с «племянником». Таинственный старик. Не только белые листы бумаги. Что делать, если вас собрались убивать? Снова в путь. Соня — тоже ученица школы номер семь.
Отвратительное настроение не покидало Зайченко с утра. Он сам сейчас не мог простить себе, что так сорвался на Эльзу. Сколько ведь раз давал себе слово быть терпимее к этим её ублюдкам. Зайченко искренне ненавидел человечество и столь же искренне хотел любить Эльзу Капитанову. Ему казалось, что он делает всё для того, чтобы жизнь жены была, как он любил выражаться, «просто песня». Его не интересовало, что думает о нём большинство его людей, однако ему очень хотелось пользоваться благорасположением своей супруги, доставшейся ему недюжинными усилиями. Всякий раз ему казалось, что очередная ссора с Эльзой была последней. Он заваливал её подарками и честно старался терпимо относиться к притащенной в дом гурьбе детей. Но не проходило и дня, чтобы выдержка не изменяла Руслану Зайченко, и снова между ним и Эльзой происходили безобразные сцены. Сначала ему казалось, что всё дело в скверном и капризном характере Эльзы, потом — что она использует любую возможность упрекнуть его в недоброжелательном отношении к своим детям и племяннику, а теперь она ещё и откровенно пристрастилась к выпивке, что сделало её просто невыносимой. Зайченко не хотел признавать, что всё его отношение к Эльзе на протяжении многих лет их знакомства ставило целью опровергнуть известную пословицу, гласящую, что «насильно мил не будешь», потому все его шаги и были обречены на провал. К тому же то страшное утро, когда Эльза обнаружила своего мужа мёртвым, стояло между ними зловещей тенью — не была ведь Спасаку-коцкая настолько глупа, чтобы не понимать, кто «заказал» её мужа.
