Распластавшись на земле, Юлиан Ситников и Пётр переждали, пока уляжется поднятая взрывом густая каменная завеса. Когда Пётр выглянул из-за угла простоявшего несколько десятилетий дота, его взгляду открылся зияющий в земле провал.
Ситников снял с головы ржавую военную каску, которую они тут обнаружили. Протянув Петру вторую лопату, Ситников достал из «жигулёнка» старомодный фотоаппарат и повесил на грудь.
— Будем фотографировать.
Они стали копать почти каменный грунт. Через некоторое время оба поняли, что невероятно устали. Ситников первым отложил лопату и сел, отирая пот со лба.
— Знаешь, что мне всё это напоминает? Помню, в детстве я начитался своего любимого писателя Жюль Верна и решил совершить путешествие к центру Земли. Даже не думал тогда, что заберусь ещё дальше… Меня тогда искали целый день. Конечно, это было детское чтиво, но Жюль Верн повлиял на всю мою дальнейшую жизнь. Когда я впервые прочитал «Двадцать тысяч лье под водой», то сразу понял, что всю свою жизнь должен посвятить науке.
Увлечённый воспоминаниями Ситников вдруг осекся на полуслове. В четырёх метрах от них торчала полусгнившая доска, на которой были едва различимы инициалы Ю. С.
— Смотри, Пётр! Что это?
— Это ваши инициалы, Ситников. Наверное, где-то здесь и находится машина времени.
Они подошли поближе и стали лопатами разбивать спрессовавшуюся за столетие землю, перемешавшуюся со всяким мусором. Солидных размеров ниша, которая угадывалась в земле, была завалена камнями. Петру и Ситникову пришлось долго трудиться, прежде чем лопата инженера упёрлась во что-то твёрдое, что уже не могло быть затвердевшей землёй.
Пётр и изобретатель заворочали лопатами с удвоенной силой. Наконец контуры автомобиля, накрытого истлевшим чехлом, стали очевидными — правда, покрыты они были более чем вековым слоем пыли.
Ситников изумлённо провёл рукой по чехлу.
— Боже мой… Она стоит здесь сто тринадцать лет.
— Да, Ситников… Что ж, полезем внутрь.
Они окончательно измучились, прежде чем вытащили машину на поверхность. Колёса автомобиля за долгие десятилетия высохли и потрескались. Резина пришла в полную негодность. Задний мост заклинило, и машину пришлось вытаскивать буквально на руках.
…Когда автомобиль наконец оказался рядом с уцелевшей после взрыва стеной дота, начинало темнеть. Ситников прицепил трос к бамперу машины времени и сел за руль «жигулёнка».
— Подождите, Ситников. Нужно посмотреть, на месте ли инструкция.
На приборной панели лежал туго перевязанный бечёвкой пакет. В нём оказались несколько больших листов с подробными описаниями механической и электронной части, сама инструкция по ремонту и испорченные детали.
Пётр стал вслух читать исписанные сит-никовским летящим почерком листки.
— Кинематический механизм, его в 1977 году починить уже можно, — пробормотал Ситников. Понятно, почему его детали полетели, смотри — «сделано в Японии».
— Ну что? Ситников, японское оборудование же самое лучшее!
— Да? У вас в две тысячи втором?
Когда Пётр положил пакет обратно в машину, они сели в «Жигули».
— Конец девятнадцатого столетия… — мечтательно протянул Ситников. — Хорошее время для пенсии и старости. Полагаю, мне посчастливится умереть раньше, прежде чем Россию накроют все эти катаклизмы… Знаешь, о чём я подумал, Пётр? Если я оказался учёным, обласканным графом Разумовским в середине прошлого столетия, и он создал условия для моих экспериментов, может быть, я попал в историю? Полистать, что ли, старые «Петербургские ведомости»?
— Не знаю, Ситников. Когда мы с вами в первый раз возвращались из прошлого, вы настаивали на том, что лучше не знать ничего о своей судьбе.
Несколько мгновений Ситников молчал.
— Да, ты прав. Я и так знаю слишком много… Куда уж больше… Пётр, мы забыли Марту!
Маленькой собачонки, с утра крутившейся с кладоискателями, рядом не было.
— Притормозите, Ситников. Сейчас я её заберу.
Пётр выскочил из машины и бросился назад к развороченному взрывом доту. Щенок возился в груде пыли в самом низу карьера. Пётр заметил, что они невольно вклинились в то, что осталось от старого кладбища. Обломки бедных табличек, медных виньеток свидетельствовали о том, что время не пощадило кладбище ещё в начале двадцатого века.
