— Тысяча восемьсот шестьдесят четвёртый год… Я учитель в доме образованного дворянина. Это же надо!
— Да уж, расчудесно, — хмыкнул Пётр.
— Так, что ещё здесь? — Ситников снова поднёс письмо к глазам. — Машину времени я закопал в заброшенном карьере возле разрушенного кладбища. Это недалеко от имения графа Разумовского, ты отлично знаешь эти места, потому что там находится твоя магическая школа. Вместе с письмом я нарисовал карту. Если машину никто не нашёл, в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году она должна быть на месте. В кабине ты найдёшь инструкции по ремонту. И Ситников, который живёт в тысяча девятьсот семьдесят седьмом году, то есть я нынешний, с помощью моих инструкций, вероятнее всего, сможет починить машину. Потом ты вернёшься на ней в свой две тысячи второй год и обязательно уничтожишь машину времени.
Тут Ситников нахмурился.
— Что, я захочу уничтожить машину времени?
— Ситников, вы потом сами поймёте, почему сейчас, наверное, вам этого лучше не рассказывать. Что там ещё вы пишете?
Ситников покачал головой и вернулся к чтению письма.
— …И ни в коем случае не пытайтесь вернуться сюда, чтобы вытащить меня из тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года. Я счастлив. Здесь свежий воздух, размеренная жизнь и замечательные условия для гармонии с миром. Я считаю, что ненужные путешествия во времени только нарушают равновесие времён. И вот ещё мне непонятно: я прошу позаботиться о Лео…
— Лео — это ваша будущая собака.
Ситников поморщился и продолжал читать:
— Всё, что нужно Лео, — это еда. Я уверен, что ты не бросишь его. Не волнуйся, он ест даже овсяную кашу. Пётр, я считаю тебя своим другом и верю, что ты поймёшь моё право на подобный выбор. Ты очень много значишь для меня, и я всегда помню о тебе. Жаль, что мы прощаемся. Твой друг во времени Юлиан Ситников. Девятое сентября тысяча девятьсот… нет, тысяча восемьсот шестьдесят четвёртого года.
Губы Ситникова дрогнули.
— Я не думал, что могу написать такое сентиментальное письмо. Наверное, тот век подействовал на меня…
Пётр присел возле тумбочки, на которой стояла шахматная доска с начатой партией. Крохотный щенок лапкой сбивал фигуры.
— Тихо, Марта, — шикнул на собачку Ситников.
Щенок посмотрел на него преданными глазами и заскулил. От этого Петру стало не по себе.
— Ситников, простите меня. Я расскажу вам… Это произошло из-за меня. Если бы я не купил в будущем чип со спортивными рекордами и старик Зайченко не притащил в прошлое эти чёртовы бумаги… Хотя что теперь…
Неожиданно Ситников добродушно потрепал его по волосам.
— Все хорошо, Пётр. Я всегда тяготился нашим веком. И всегда любил ту Россию. И потом, можно считать, что мне повезло. Я мог бы угодить в Средневековье, и тогда меня сожгли бы как колдуна.
Опустив голову на руки, Пётр расплакался.
Эхо взрыва над линией обороны. Доска с инициалами. Могила учителя Ситникова. «Не знаю я никакой Северины». Штабс-капитан Семён Зайченко действительно существовал. И всё же Ситникова пытаются спасти.
Сняв с каминной полки лист бумаги с начерченной на нём схемой, Ситников задумался.
— Так, — сказал он, водя пальцем по бумаге, — вот кладбище. Впрочем, кладбищем оно перестало быть в тридцатых… В войну там была линия обороны, там как раз копали траншеи, потом их перенесли на полкилометра назад, там было несколько дотов… И после войны там валялось столько неразорвавшихся снарядов, что мальчишки в первые годы подрывались едва не каждый месяц. Всё это потом долго разминировали, а потом там образовалась городская свалка. Позже, совсем недавно, лет пятнадцать назад, всё это залили бетоном. Да ты знаешь, это недалеко от старого имения Разумовских… Придётся, очевидно, взрывать… Но ничего, я с работы притащил кое-что…
…Гулкое эхо взрыва разнеслось над пустыми окрестностями типичного пустынного пейзажа века индустрии, где ничего уже много десятков лет не напоминало о том, что когда-то здесь было сельское кладбище, прилегающее к владениям графов Разумовских. Как и предполагал Ситников, над местом, где когда-то он закопал машину времени, оказался почти нетронутый временем военный дот.
