Да, это сходилось — город и путаница. В этом наводном полете для него даже экономии времени нет. Стоит ли беречь минуты здесь, чтобы растрясти в ином месте дни и годы? Глупо!
На городской пристани Гошка покивал пальцем таксисту. Попался сущий пират: так рванул по булыжникам, что Гошка ударился затылком до звона, до белых искр в глазах. Но промолчал и решил, что море было полезно для его нервов.
Такси, виражируя промеж грузовиков, автобусов и частных осторожных легковушек, вырвалось на широкую полосу центрального проспекта. Таксист гнал, тормозил, обгонял, скрежетал тормозами, но все-таки не разбил ни свою, ни чужую машину.
Но когда свернули на пыльные улицы окраины, таксист разом переродился и поехал с осторожностью стеклянного.
Пробираясь улицей, беспощадно изувеченной строителями, понарывшими траншей (желтые их гривки давно обросли травой), Гошка увидел Павла.
Тот вел на сворке пса — молоденького сеттера, белого, в сером крапе. Сеттер тянул цепочку и совался к попадавшимся столбикам.
— Ишь ты, — пробурчал Гошка. — Барбоса завел…
— Чего? — повернул водитель пухлую физию. Глазки круглые — два холодных голубых пятнышка. «Гад, должно быть», — решил Гошка.
— Остановись.
Павел возвращался усталый с дрессировочной сложной работы. Джек всю дорогу рвал цепку. Он и себе натрудил шею, и Павлу руку надергал. Она даже ощущалась удлинившейся.
— Выдернул ты мне руку, — упрекал его Павел. А тот все одно — перебирает лапами да тянет к столбикам: нюхать.
Возвращаясь, Павел строил самые решительные предположения относительно обеда. Прикидывая, что будет есть, он глядел по сторонам. Был доволен увиденным — в палисадниках произрастали калина и рябина, в корнях их путались разные травы: осот, лебеда и чертополох. Гудели, вились или просто ползали стрекозы, жуки и бабочки. Вот пролетел ястребок за удирающим голубем.
Ясно, город так и не выгнал природное. Не смог. Пока что он казался победителем, но лазутчики природы позасели здесь, десанты заброшены, склады оружия есть, агитаторы ведут свою работу, готовя внутренний захват.
Да и сам город готов с любовью принять захватчика.
И все же нужна помощь. Что сделать?
«Какой я, в сущности, осел», — думал Павел, останавливаясь у очередного столбика. (Джек нюхал его, водя носом по задубевшей древесине.)
3
Джек все еще исследовал столбик, когда рядом, обдав пылью, тормознуло такси и вылез — задом — Гошка, выволок громадный вещевой мешок.
Они с Павлом покивали друг другу, а песик обнюхал Гошкины колени и посадил на штанину слюнявое белое пятно.
Гошка простил ему: симпатичный был песик, изящен, шелковистый, крайне нежный на вид. Хоть на комод его ставь: и смотреть на него, и гладить было одинаково приятно. Гошка поставил сидор на землю. Улыбался, ерошил волосы на затылке. Говорил:
— Славный малый. Где добыл? Сколько ему?
— Через охотсоюз.
— Родословная есть?
— Всесоюзная! Дед чемпион Том.
— О-о!..
Павел широко и блаженно улыбался. Пес тоже. Перед Гошкой торчали две взаимодовольные физиономии. Его укололо — везучий, черт! Барбоса доброго достал, поздоровел, от скверной бабы отделался.
— Чемпионы — чемпионами, а как бы бесчутным не оказался, — предупредил Гошка.
— Да ты посмотри, нос-то у него какой!
В самом деле, у песика был широкий, черный, все время шевелящийся нос.
— Что ж, нос еще не все, — Гошка пощупал Джека. — Тощий он у тебя какой-то. Плохо кормишь? Или глисты у него?
Павел обиделся, сказал сердито:
— Поджарый будет, нестомчивый. Сух сложением.
— Значит, вроде меня.
Гошка сел на сидор и рассматривал песика вблизи, выискивал новую придирку. Но не к чему было придраться, наоборот, хотелось гладить пса и громко хвалить. И тот напрашивался: вертел хвостом, совал нос.
— Слушай, а вдруг он стойку сорвет и дичь погонит? Ты ведь в натаске ни уха ни рыла.
Но у Павла оказалась готовность и к этому. Он уже договорился с Феофановым, опытным егерем.
— Сам знаешь, — рассудительно говорил Павел. — Плохой натасчик только испортит собаку.
Эта рассудительность в Павле почему-то раздражала. Сам озабоченный такой, остроносенький, с выставившейся темной прядкой. Кулик-турухтанчик!
