— Шеф, мы такое решили — сматываемся завтра. Горбатый с лошадью утром будет, косачи, считай, уже в городе и солонинка там же. Тебе нужно?
— Нет, — ответил Павел.
— Тогда завтра.
— Я еще поживу здесь.
— И я с тобой. Возражаешь?
— Нет, — Павел стал растапливать печь. Он щепал ножом лучину, носил дрова — молча.
Николай говорил Ивану:
— Поохотились мы здесь замечательно, душу отвели.
— Не блямкай языком, — говорил Иван. — Мы селитру из города не прихватили, солонина будет некрасивая. Ну, давай еще сгоняем партию.
2
Гошка с Павлом жили в лесной избе две недели. Больше молчали. Разговор у Павла был только с Николаем — на прощанье.
Они с Иваном положили в мешки косачей — триста штук — и затащили на телегу бочонок. Лошадь пошла себе потихоньку, а Николай остался, вытирая руки сухой травой.
— Ну, всего, — сказал Николай, но руки не подал. — Такое хочу тебе сказать — мужик ты теплый, но хреновый, недоделанный. Не от мира сего. Пожелал бы я тебе выздороветь, но помереть для тебя умнее.
И — ушел.
…Жили они с Георгием приятно. Днем, раздевшись по пояс, грелись на солнце, вечерами жгли дымарь да вертели транзистор.
Огонь шевелился под тяжелыми сучьями, отсветы колебали темноту. Вокруг ночь. В ее молчании ощущалась неспешная поступь существования.
Но временами злились друг на друга, и охотничье бешенство одолевало их, доходило до красной черты.
Они били косачей, уток, куропаток. Стреляли до тех пор, пока злость, словно раскаленный металл, не остывала с шипением в птичьей крови. Оба чувствовали, знали — раскололось между ними. Разойдись они сейчас, то, может быть, и не встретятся больше. Потому и толклись рядом.
А лес пучился сережками, просвечивал свежими травами. Березовые почки трескались, и зеленый легкий дым поднимался по опушкам.
В хмурые дни выделялась ржавчина — ветки кустов, сережки ив, посвежевшая сосновая кора. Пахло горечью, прелью и курятником — от ночующих тетеревов.
…Изредка вели разговоры.
— Надо жалеть всех и зверя тоже, — говорил Павел, скусывая заусеницы и рассматривая свои грязные ногти. — Если доброты в нас не будет, что на земле останется? А?
— Э-э, доброта разная бывает, — отзывался Гошка. — Скажи, волков жалеть надо?
Прежнего Павла этот вопрос затруднил бы, но теперешнего смешил.
— Жить-то им надо? Надо. И мухам надо жить, и комарам. Круговорот, и лезть в него нам нельзя. К тому же выше всего жизнь.
Гошка даже закашлялся от злости.
— Они лесные бандиты!
— А кто мы сами в природе? — спрашивал Павел и пояснял: — Ключ надо искать ко всему, ключ. Волка не переделаешь в козла, потому что он рожден волком. Но человеку нельзя быть волком, он обязан стать лучше, переделаться.
— Если на откровенность, то черт меня переделает и тебя тоже. Как нам быть?
— Держать себя в руках, — вещал поумневший в лесу Павел. — Сидит злость в тебе — держи ее на цепи. Завелась в душе ядовитая змея — не давай ей жалить ни себя, ни других. Убей ее.
— Убить свою змею, — подсказал Гошка. — Рецептик Ивана Васильевича хорош. Но если змея норовит проделать это с другими? Я их убивал, гадюк-то, из ружья. Сегодня одну грохнул — в куски разорвало!
— Напрасно, животных надо благодарить за то, что они сделали для нас, быть добрым к ним.
— То-то сегодня ты подранка о ружейный приклад добивал. Ведь головой бил. Собака нас вывела в люди, а мы из нее делаем воротники и дохи, отличные, между прочим. Чем заменить мех зверей?
— Искусственным, — не задумываясь, отвечал Павел.
— Ну и замерзнешь, — злился Жохов. — А мясо? Корова милый зверь, свиньи — личности уморительного характера. Но одни овощи ты есть не будешь, я тебя знаю.
— Мясо заменит синтетика лет через двадцать.
— Ерунда! — Гошка закашлялся и харкнул. Сплюнув, он заметил кровавую жилку. Значит, устал, перегрелся на солнце. Это повестка, вызов явиться к врачу точно в срок. И Гошка подумал, что жить ему, возможно, остается совсем недолго. А раз так, то не стоит тратить время на праздную болтовню.
— Я еду домой, — сказал он.
— И я тоже, — ответил Павел.
На другой день они собрались и, спрятав ружья в мешки, побрели на станцию. Ночью уехали в город.
Прощаясь у вокзала, в городе, холодно кивнули друг другу.