– Постой. Ответь мне: ты говорил с Мартином?
– Не до Мартина. Он наделал глупостей, но не в них наша проблема. Сперва решим то, что действительно важно!
– Ты говорил с ним или нет? Если да, то как можешь называть это глупостями?! Твой брат свихнулся и убил тридцать человек!
– Вот именно – жалкие тридцать душ! Если не задобрим Адриана, здесь будет целый город трупов! Пойми ты это, наконец!
– Ты знал, что он делает!.. – бросила Иона в желании унизить, сделать больно.
Тут же устыдилась мерзкого своего порыва, хотела метнуться к мужу, обнять, просить прощения… Но слова, слетевшие с языка, отозвались жутким подозрением: а вдруг действительно знал? А вдруг Мартин – лишь орудие мужа?!
– Нет, нет!.. Скажи мне, что это не так! Поклянись Праматерью, что не ты приказал ему!..
– Как ты смеешь?.. – прошипел муж. – Как ты можешь подозревать?! Женушка…
Последнее слово прозвучало самым страшным из оскорблений. Виттор надел халат. Выходя, швырнул через плечо:
– Клянусь Праматерью Вивиан.
Иона провела ночь одна, в глубоком смятении. Она была беспомощна в семейных ссорах, не имела никакой защиты от родственных плевков, вроде этой «женушки». Ее не готовили к тому, чего не могло случиться с нею. Герцог Десмонд и леди София иногда гневались друг на друга, обжигая холодом; был даже год, когда ненавидели друг друга, – но семейных ссор не устраивали ни разу.
Однако не ссора ранила глубже всего, и не мужнин малодушный трепет перед тираном. Озлобленная клятва в дверях – она была, кажется, правдива. Именно оговорка – «кажется» – не дала Ионе сомкнуть глаз.
Утром от кайра Сеймура она узнала новость.
– Миледи, птица…
Хватило взгляда в лицо и первого звука голоса. Слова лишь уточнили то, что сердце поняло сразу.
– Птица из Лабелина. Герцог Эрвин взял Фаунтерру. Генерал Стэтхем разбил Алексиса. Мы на пороге победы!
Она стала выспрашивать – неспешно, подробно, чтобы дать себе время насладиться. Слишком истосковалась по радости, свету.
– Я должна сообщить мужу, – сказала Иона, когда Сеймур исчерпал слова.
– Вероятно, он уже знает…
Недомолвка оцарапала слух.
– В чем дело, Сеймур?..
– Две птицы улетели из замка. На восток и юго-восток – в Лабелин и Фаунтерру, скорее всего. Ваш лорд-муж пишет вашему лорду-брату…
А вчера писал императору. Да, так и было. Одна ночь, чтобы обратно сменить сторону.
– Граф Виттор в своем праве, – сказала Иона с нажимом, убеждая не Сеймура, а себя. – Он не давал Эрвину клятв.
– Да, миледи.
– Он считал, что Эрвин погиб. Никто не обязан хранить верность мертвецу. Граф Виттор не заслужил упрека.
– Да, миледи…
Кайр Сеймур Стил служил капитаном ее личной стражи. Меж ними установилось уже то особое доверие – почтительно дистанцированное, но трогательно безграничное – какое изо всех отношений на свете окрашивает лишь одни: отношения леди с ее вассалом. Иона затруднялась представить что-либо, о чем Сеймур побоялся бы ей сказать. Потому сейчас его молчание казалось вопиющим.
– Сеймур, прекратите это. Я должна знать, что у вас на уме.
– Миледи, герцог Эрвин простит, что граф Виттор переметнулся, узнав о поражении при Пикси. Я знаю: он сам просил графа в случае неудачи мятежа защитить вас любой ценой. Связавшись с Адрианом, ваш лорд-муж поступил именно так, как хотел герцог Эрвин. Но, миледи… Сложность в другом… Если союзники герцога делают снадобья из крови людей, ему стоит об этом знать. Вы или я обязаны сообщить ему. Возможно, герцог решит отказаться от таких союзников.
– Мне не по нраву то, что вы говорите. Не союзники, а только один жестокий безумец. Мой муж ничего не знал об этом. Мартин действовал тайком, его жертвы – на его лишь совести!
– Вы напишете об этом брату, миледи?
– Конечно.
– А уверены ли вы, что вина – на одном Мартине?
Иона могла бы разгневаться. Даже – должна была! Но одной лишь ночью ранее она сама усомнилась в Витторе. Глупо злиться на того, кто высказывает вслух твои же мысли.
– Мой муж невиновен, – отрезала Иона. Твердо, но с секундным промедлением.
– Миледи, я только хотел сказать… Вы имеете способ убедиться. Тот пузырек с эликсиром – если дать его графу…
