Получив в инструментальной монтажный пояс, молоток и зубило, спрыгнув со ступенек лестничного пролета, Михаил услышал покашливание. Это мастер Тимофеич как-то внимательно задержал на нем взгляд, лоб у старика вспотел.
— Отсеки продуете, разровняете, хомутами стянете змеевики, — сказал он наконец.
— Не обещаю. Солодухин посылает на вращающиеся механизмы. Не знаю, кого и слушать.
У мастера вырубились морщинки у виска.
— А ты так не разговаривай! — вскипел он. — Вчера Ивана попросил остаться — сбежал. Сегодня ты отказываешься. Если на то пошло, в перерыв соберем людей, найдем другого человека.
— Ну до обеда еще далеко. Ты, Тимофеич, согласуй насчет меня с Солодухиным, а пока дай человека — леса надо ставить.
Старик согласно кивнул головой и зашагал к центрально-ремонтным мастерским. Но вот он встретился с начальником мастерских, стал что-то доказывать, а тот разводил руками. Вскоре Тимофеич вернулся с пожилым плотником. У того на левое ухо съехала тюбетейка, вся в каплях столярного клея.
— Вот, бери Казимировича, — сказал мастер. Плотник усмехнулся, посмотрел на Михаила.
— На подмогу к вам. Только, чур, не заезживать. Работаю я на совесть, но потихоньку. Топорик принес с собой, а ломиком и прочим у вас разживусь…
Подъехал близко мостовой кран, зазвенел сигнал. Михаил глянул вверх — трос потянулся, чуть колыхаясь от натянутости.
— Уйди, Юрка! — крикнул он в сторону площадки, где стоял, насвистывая и склонясь через перила, Головко. Тот смотрел вниз на девчат-штукатурщиц и не видел крана. — Да уйди же ты, гусь слепой! — снова вырвалось у Михаила, испугавшегося за парня. — Жить надоело?!
Увидев оседающую над ним тень застропаленной трубы, Юрка пригнулся, отскочил, как от боксерского удара. Конец трубы свесился и поволокся вдогонку хлопцу, заскрежетал по сетчатой арматурной площадке.
Михаил подозвал к себе парня и упрекнул его:
— Поменьше на девок любуйся… Не уходи далеко, сейчас полезем в котел продувать змеевики.
Было душно и жарко, будто стояла не осень на улице, а лето.
Казимирович стал крепить угловые стойки железными скобами, потом принес несколько досок. Михаил потянул резиновые шланги наверх. Площадкой выше Иван всовывал патрубок в соединительный воздушный кран. Патрубок почему-то выскакивал. Михаил потянул конец шланга в люк и заглянул в топку. Глубоко внизу, почти у дна, отозвалось эхо. С потолка отвесно светил жиденький луч прожектора. В корпус котла ударили отбойные молотки, и легкое содрогание передалось Михаилу.
— Вот растреклятая вещь! Не идет! — послышался разъяренный голос брата. — Что делать?
Михаил обернулся, задрал голову:
— Не получается?
— Можешь попробовать! — Иван бросил патрубок на площадку.
— Только не психовать. Не лезет патрубок — пойди в кладовую, смени.
— Я буду бегать, а этот лясы точить? — Иван кивнул на Казимировича.
Казимирович и правда сидел на поперечной балке, смолил папироску. Возле него оживленно собирались слесаря. Юрка Головко слушал так, что навис над рассказчиком.
— Был я, ребятки, и на Севере и в Сухуми, — чуть ли не нараспев слышался его высокий женский голосок. — Любила меня одна якутка. Оленей загоняла, но меня догнать, голубушка, не смогла. Хе-х… В Новосибирске поступил в оперный театр, декорации монтировал…
Михаил нахмурился:
— Зачем ты, Казимирович, народ собрал? Время-то идет!
— Я свои полдела отмахал, Михаил Петрович, — хитро прижмурился плотник и повысил голосок: — А вот ты, бригадир, скажи: где ты был? Куда съездил за свою жизнь? Считай, полжизни ты, любушка, просвистел!
Юрка и остальные ребята, перемигиваясь, неохотно отошли. А Михаил, подумав, ответил:
— Да где? На одном месте пока, я ведь не цыган.
